Святослав пошел следом, потому как не понравилась ему идея оставлять диву наедине с Савожицкой. Пусть ведьма была старой и опытной, но при всем том она все же оставалась ведьмой. А с них станется голову заморочить.
– Не стоит, – сказала Аннушка, когда Святослав уже решился было открыть дверь. – Не надо мешать наставнице. Она… не повредит диве.
– Так уверены?
Она стояла у лестницы, опираясь на нее обеими руками, выгнувшись так, что будь Святослав менее опытным, подумал бы… нехорошо.
– Уверена, – Аннушка мурлыкнула и, намотав светлый локон на палец, потянула его, запрокинула голову, провела языком по губам. – Она давно… собиралась познакомиться. Все говорит, что ведьмы слабеть стали, потому как дивный народ почти истребили. А не станет их вовсе, то и мы исчезнем… и вы… и будет мир бессильным. Как в таком жить?
Она оттолкнулась от перил, выпрямляясь, принимая другую позу, тоже вполне себе определенного свойства. Интересно, многим уже голову задурила?
– А дети где? – поинтересовался Святослав.
– Дети? – в ведьминых очах, темных, что спелая вишня, мелькнула тень разочарования. Но не стоило надеяться, что Аннушка отступит. Ведьмы порой проявляли редкостное упрямство. Что ж… – Дети заняты… играют.
– Где?
– Там, – она указала вниз. – Они там… а мы здесь… только мы вдвоем.
Она подходила медленно, притом умудряясь покачивать бедрами, изгибаться, будто в танце. И стало жарко… так жарко, что Святослав позволил себе засмотреться на эту… ведьму.
Как ее еще назвать?
И она, почуяв близость добычи, растянула в улыбке полные губы.
– Мы ведь можем заняться чем-нибудь… интересным… например… поговорить, – голос ее сделался низок, и прорезалась в нем характерная хрипотца.
А тонкая ручка легла на плечо, примеряясь, как половчей обнять.
Святослав позволил.
Вот только вторую руку перехватил, поднес пальцы к губам. Ведьма засмеялась и… что ж, молодая, неопытная, учить ее и учить.
– Тебе что велено было? – спросил он, зацепившись за взгляд.
Вцепившись в него.
Продавив и дар, и разум. Он не пытался больше скрывать свою силу, но напротив, позволил ей раскрыться, сковать ведьму. Та дернулась было и…
– Тебе было велено за детьми приглядывать, так?
Он не позволил ей отпрянуть.
А вот руку с плеча убрал, так, что она почувствовала, каково это, когда собственное тело подчиняется чужой воле. И страх сменился паникой. И она закричала бы, позвала бы на помощь, если бы могла.
– А ты что? Мало того, что не в свои дела лезешь, так еще и ведьмины чары применяешь? Без моего, к слову, согласия.
Она только моргнула. И поняв, что позволено ей будет ответить, сказала:
– Я… нечаянно.
– Еще скажи, что не понимала, что делаешь, – Святослав ткнул в лоб. – Или не способна контролировать. Если не способна, не справляешься, тогда придется дар ограничить.
Ведьма побелела.
И не то чтобы ограничительные браслеты могли повредить. Не ведьме.
Не взрослой ведьме.
Скорее, дело в самом факте их применения.
– Н-е н-надо…
– Думаешь? – Святослав позволил себе толику сомнений. – А мне кажется, что надо. Что ты со своими играми… ведь играешь, так?
Она только моргнула.
И из левого глаза слезинка выкатилась. Надо же, какая упертая ведьма.
– Не подействует. А будешь и дальше выкобениваться, точно жалобу подам, – предупредил Святослав. – Ты же не думаешь о последствиях. О том, чем твои игры закончиться могут. Скольким уже головы задурила?
Молчание.
– Я спрашиваю…
– И я тоже, – присоединился к просьбе тихий вкрадчивый голос. – Ну-ка, Аннушка, мне казалось, в тебе побольше ума, чем у Ниночки…
– Они сами!
– Сколько? – Святослав слегка надавил, и ведьмочка застонала. Жалобно. Только вот не помогло. Сожаления она не испытывала, как и раскаяния, одно лишь раздражение и отнюдь не на себя, на Святослава, на наставницу, на всех вокруг.
– Я жду.
– Д-двое… они сами… они… смотрели… хотели… я просто…
– Семейные?
– Д-двое…
Святослав кивнул и покосился на Савожицкую, которая позволила себе быть наблюдателем. Сама она выглядела усталой и, пожалуй, разочарованной.
– Уже собрались уходить? – уточнила она, постукивая карандашом по раскрытой ладони. – Или еще не дошло?
– Д-да… об-бещал… жениться. Обещали.
Слезы на глазах высохли.
– И ты бы пошла замуж? – поинтересовалась Савожицкая. – Нет, спрошу иначе. Кто?
– Ам-мельянов. И Сухоцкий. Из народного театра.
– Театр… да… помню… Амельянов у нас из простых, слесарь шестого разряда. На редкость рукастый человек. С женой своей двадцать лет прожил. Сколько у него детей? Трое? Осталось, было-то больше, но война… зато внуки пошли. Будет тебе кого понянчить, когда замуж пойдешь.
– Я? – вот теперь ужас ведьмы был настоящим.
Кажется, перспектива выходить за упомянутого Амельянова ее нисколько не вдохновляла.
– А что ты думаешь? За дела и отвечать надобно. Вот думаешь, что супруга его просто слезою умоется? К слову, я ее знаю. Нина Харитоновна, между прочим, женщина серьезная. Партторг на заводе. Не подумала, нет? И стало быть, развод она мужу, конечно, даст… кто ж не даст, но сперва по партийной линии вызовет и его, и тебя, чтоб ты, стало быть, рассказала, почему это вздумала семью рушить. Между прочим, ячейка общества.
