Москва маму меньше всего интересует: с Киевского вокзала, не заезжая ко мне, она поедет в Жмеринку, чтобы проведать внука и его вторую бабушку Валентину Ивановну. Гена уже большой – ему два с половиной года. Я провожаю маму и только потом заявляюсь в общагу.
По случаю Олимпиады мы будем жить в первом общежитии, где, как известно, “система коридорная; на тридцать восемь комнат там всего одна уборная…” Но жили при поступлении, не распевали Владимира Семёновича, не жаловались! То – при поступлении, а то – на втором курсе… Почему-то всё время мне достаётся жить в первом общежитии на пятом этаже, словно там других этажей нет. И точно так же последняя комната по левой стороне, но крыло противоположное, и окна выходят не на детсад, а на соседний дом.
Мы с Наташей неожиданно встречаемся прямо на вахте, но встреча эта безрадостна: жить нам негде. Вахтёрша сочувственно удивляется, как же так, таким хорошим девочкам и жить негде, второй курс живёт на пятом этаже во втором крыле, она настойчиво отправляет нас поискать там свободную комнату. Оставив свои чемоданы внизу, поднимаемся на «свой» пятый этаж и заходим по очереди во все комнаты. Вот, пожалуйста, самая первая по левой стороне. В ней уже азартно обживаются, довольные, Тоня, Наташа Пономарёва, Зухра, Ирочка Фокина из третьей группы. Мы идём дальше, но во всех комнатах уже кто-то живёт. И только в самой последней комнате по левой же стороне явно нас с Наташкой не хватает: мы вежливо и безнадёжно стучимся, в ответ слышим громкий весёлый хохот. А их всего двое, это первое; затем, непонятно, что их так рассмешило… Ира Янкина и Нина Баглай, обе – из второй группы. Прямо как в сказке про теремок: а можно с вами пожить немного?! Смеются в ответ так, что мы тоже начинаем смеяться. Помню номер комнаты – 126; очевидно, что нумерация сплошная.
У меня была общая тетрадь с обложкой красного цвета; я её завела в старших классах школы, на обложке я написала чьи-то слова: Дорогу осилит идущий, и писала, что хотела, по настроению, что не входило в письма… Так вот, я внесла туда на целую страничку, на самую последнюю страничку, в каждой клеточке, ручкой не шариковой, а чернильной авторучкой с красными чернилами, гневную инвективу против Тоньки, и на этом вполне успокоилась. Стало легче. Никогда потом не перечитывала эту запись. Хотя капельку до сих пор помню. Во втором лице. «…Даже не голосом, а всем своим существом обращаешься к человеку, сделавшему тебе больно: неужели ты не знаешь, что старый друг лучше нового»… И т. д. Ерунда, конечно, и пустое, детское; но в тот момент очень помогло.
Тоню я попросту перестала замечать.
Наташа не оставляет своей мечты оставить академию. Она говорит, что не будет больше учиться, а сама тем временем сидит на лекции и лекцию записывает. Но я бы так не смогла, у меня бы ручка сама из пальцев выпала! Теперь я понимаю (кому оно, интересно, нужно, это моё понимание, даже писать впустую лень), что у Наташи была блестящая возможность попробовать ещё раз поступить в МГУ – в июле вместо стройотряда; для этого она приобрела на первом курсе множество полезных знаний. А уж в любой другой вуз – в августе на каникулах, вообще пара пустяков. В самом крайнем случае, я уверена, у неё документы приняли бы обратно в академию.
Пока моя подруга находится в разнообразных глубочайших размышлениях (например, потом как-то мимоходом из неё вышло такое: ей было жаль меня одну оставлять, мне стало бы не с кем жить; но так не учатся в институте, это в чистом виде детский лепет; я не сомневаюсь, что я нашла бы с кем жить и точно так же продолжала бы учиться и без Наташки; сначала, думала я, мне было бы, конечно, немного грустно, но я бы быстро привыкла-отвыкла), жизнь не стоит на месте. Мы разрабатываем чёткий план. Позорные крашенные светло-зелёной краской панели, со следами пальбы из небольшой пушки, мы заклеим новыми обоями. Их привозит из дома Ира Янкина. Светло-салатный нежный-нежный цвет, белым контуром цветы и листочки. Я беру фломастеры и рядом со своей кроватью постепенно обвожу контур листочков – зелёным, а цветы – всеми остальными цветами, кроме чёрного. Даже светло-коричневые цветы у меня есть. Очень красиво.
Потом мы скинемся на посуду и на коврик. Я так и вижу этот фиолетовый коврик, я принесла его из хозмагазина на улице Юных: обыкновенный шерстяной, красиво-фиолетовый, но на поролоновой подкладке, он не сбивается и придаёт неповторимость и уют нашей тесной комнате. Обживаемся.
В «Галантерее» на этой же улице все покупают турецкий(?) дезодорант Fa, зубную пасту тоже Fa, причём зубная паста эта – не простая, а пенящаяся, туалетное мыло – Fa, за компанию! Всё это – ярко-светло-зелёное, несколько дороже обычного, но купить обязательно надо!
Консультировать нас, как клеить обои, вечером приходит сам староста курса. И, хотя я первый раз в жизни вижу, как клеят обои, мне кажется, он консультирует нас неправильно, и я говорю запальчиво:
