Конец марта 1125 года. Туров — Княжий погост — дорога на Ратное
Приключения начались сразу же после выезда из Турова. Стоило только санному поезду миновать последние сараи и заборы городского посада, и Мишка, правивший передними санями, увидел, как на дорогу выскочили четыре фигуры и, выстроившись поперек пути, дружно брякнулись на колени. Мишка придержал Рыжуху, сзади послышался топот копыт — дед и Немой купили себе строевых коней и сопровождали семейный караван верхом, в полном вооружении.
— Кхе! Гляньте-ка, музыканты!
Действительно, на дороге стояли четверо из оркестра, сопровождавшего выступления Мишкиной «труппы», — двое парнишек, игравших на рожках, флейтист и «ксилофонист». Когда дед подъехал к ним вплотную, все четверо сдернули шапки и уткнулись лбами в грязный, перемешанный с навозом дорожный снег.
— Боярин! Корней Агеич, батюшка! — возопил «ксилофонист», обладатель астрономического имени Меркурий. — Смилуйся, не дай пропасть! Возьми к себе, хоть холопами, хоть кем! Если не меня, то хоть детишек пожалей, пропадут! Приюти, батюшка боярин, мы отслужим!
— Ну-ка поднимайтесь, нечего грязь носами ковырять! Что, Своята выгнал?
— Сами ушли, боярин-батюшка, мочи не стало!
— Сами? Кхе… И чем же он вас так утеснил?
— Всем, батюшка-боярин, — голодом, холодом, побоями, попреками, угрозами. Сколько бы ни заработали, все равно должны ему. Ты не подумай, мы вольные, и кабальных записей на нас нет, просто Своята все время твердил, что мы зарабатываем меньше, чем он на нас тратит. Совсем сил никаких не стало. Возьми, боярин, хоть детишек, я-то выкручусь как-нибудь.
— Кхе! Куда ж я вас…
— Боярин!!!
— Да не ори ты! Думаю я, а не гоню. Так просто такие дела не решаются. Ждите здесь. Михайла, пойдем-ка с матерью поговорим.
Мать уже сама выбралась из бывшего скоморошьего фургона и шла к передним саням, следом за ней потянулись и племянники.
— Вас кто звал? Кыш по местам! Анюта, слышала, наверно, все, что скажешь?
— Дети еще совсем, пропадут, батюшка. Я с ними еще там, в Турове, поговорила, все — сироты. А Своята их и правда в черном теле держал, не врут. Вон тот крайний — Артемий — выглядит как Кузька, а на самом деле старше Михайлы на год.
— Кхе! Значит, брать?
— Не знаю, батюшка, — мать жалостливо вздохнула. — Меня вот Никеша на могилку к родителям сводил, так я как будто повидалась с ними, на душе посветлело, а этим и пойти-то некуда. Жалко ребяток.
— Так брать или нет?
— Воля твоя, Корней Агеич, а я бы… — Мать немного помолчала, снова вздохнула. — Я бы взяла.
— Андрюха, ты? — дед повернулся к Немому.
Немой ткнул указательным пальцем в Мишкину сторону, потом тронул свою гривну десятника.
— Хочешь сказать, что с ними в Младшей страже почти полный десяток соберется? — «перевел» дед.
Немой кивнул.
— Значит, брать… Ну а ты, Михайла, что скажешь?
— Мне вроде бы и невместно… — Мишка изобразил скромность, хотя взять ребят хотелось.
— Спрашивают — говори! — дед почему-то начал сердиться, было похоже, что ответы матери и Немого ему не понравились.
— А прокормим? — осторожно спросил Мишка.
— Не объедят да и бездельничать не будут.
— Тогда — брать.
— Вот как! — дед подбоченился и критически оглядел собеседников с высоты седла. — Одна пожалела, второй к делу пристроил, третий прокормом озаботился! А думать я за вас должен? Так, что ли? Ладно, эти обалдуи, но ты-то, Анюта, знаешь же!
— О чем ты, деда? — Мишка все еще не мог уразуметь причины дедова недовольства.
Дед сердито молчал, и мать, в очередной раз жалостно вздохнув, пояснила вместо него:
— Мишаня, не берут в Ратное чужих, — мать беспомощно развела руками. — Девок в замуж приводят, а мужиков или парней… Такой уж обычай за много лет сложился. Ты об этом, батюшка?
— О чем же еще? — дед пристукнул деревяшкой в железное донышко кожаного ведерка, заменявшего ему правое стремя. — Как я их перед сотней поставлю? Только если холопами. А если холопами, тогда какая же Младшая стража?
— Но Пашку же привели, когда у него родители померли, — вовремя припомнил прецедент Мишка.
Мать опять ответила вместо деда:
— Он — родич, Мишаня, его старшая сестра, которая в Ратном замужем, к себе взяла. А почему вы его Пашкой зовете? Он же Пантелей, должен быть Панькой, а не Пашкой.
— Нашла время выяснять! — досадливо оборвал невестку дед. — Если ничего другого не придумали, тогда два пути: или отправляем ребят на все четыре стороны, или едем назад в Туров обельные грамоты выправлять. Они и в холопы согласны, сами сказали.
«Блин, вот ведь ситуация! Деду, видимо, и самому хочется ребят взять, а обычай не позволяет, потому он и злится. А чего тогда нас спрашивал? Думал, что мы какой-нибудь выход придумаем? Что же тут придумаешь, было бы хоть какое-нибудь дальнее родство… Можно, конечно, и соврать: мол, дальних родственников из Турова привезли, но это дед и сам придумать мог бы, наверно, не хочет врать… Стоп, сэр Майкл! Родство! Как же я сразу-то…»
— Мама, — торопливо, пока дед еще не принял окончательного решения, спросил Мишка, — а родство обязательно кровное должно быть? Вот если, скажем, крестник, это как?
