Александр Филиппович ПЛОНСКИЙ
БЕРМУДСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК НА БУЛЬВАРНОМ КОЛЬЦЕ
Фантастический рассказ
Вот что рассказывал мой дед, Леонид Вадимыч Фиников. Я упоминаю его имя, чтобы меня не обвинили в плагиате.
Дед утверждал, будто эта история случилась с отцом его институтского товарища Саввой Саввичем Данилкиным. Однако не исключено, что старик ее выдумал или, еще хуже, где-нибудь вычитал. В случае чего с претензиями обращайтесь к нему, если, конечно, согласитесь оказаться там, где он сейчас пребывает.
...Шла война.
Савва Саввич Данилкин работал в одном из наркоматов (потом их переименовали в министерства). Освобождался он чаще всего далеко за полночь. И в тот раз тоже отправился домой, когда стрелки часов показывали четверть второго.
Улицы Москвы были темны и пустынны. В лунном свете поблескивали аэростаты воздушного заграждения, похожие на сгустившиеся серебристые облака. Черноту окон крест-накрест рассекали полоски газетной бумаги,
Савва Саввич вышел на Бульварное кольцо и стал поджидать редкий в ночную пору трамвай - литер "А", или, как предпочитали говорить москвичи, "Аннушку".
Подкатил вагон. Он был почти пуст. В тусклом свете синей лампочки Данилкин разглядел кондуктора - пожилую женщину в платке, ватнике и нитяных перчатках с отрезанными пальцами. Кондуктор распекала единственного пассажира.
- На дармовщину решил прокатиться, а? Меня этими штучками не провести: знаешь, что с сотенного у меня сдачи не наберется! Гони тридцать копеек, понял?!
Пассажир растерянно оправдывался:
- Я не имею... как это сказать по-русски... ме-ло-чи. Я не успел делать размен...
"Иностранец, - догадался Савва Саввич. - Конечно же, иностранец: в таких пальто из шотландки у нас никто не ходит. И чемодан с наклейками, фибровый... А наши фанерные с металлическими уголками..."
Сам Данилкин был одет как многие - в поношенную шинель, из-под которой виднелась безрукавка на меху (приближалась зима), а за ней полувоенный френч. На голове - не модная, с большими полями, шляпа, как у иностранца, а защитного цвета фуражка, на ногах - порядком разбитые сапоги.
"Нехорошо выходит... - продолжал размышлять Данилкин. - Союзник, может быть, даже дипломат, а кондукторша... Что он подумает?!"
- Дайте два билета, на меня и на него, - он кивнул в сторону иностранца. - И придержите язык, мамаша.
Данилкин протянул билет иностранцу и сел к окну с намерением подремать до своей остановки, не обращая внимания на язвительные реплики о добрячках, которых еще нужно проверить в соответствующем месте, и буржуях, зажавших второй фронт, да еще выгадывающих на трамвайных билетах. Двадцать минут дремы были наслаждением, и Савва Саввич не хотел его лишаться из-за какой-то склочной старухи. Он не боялся проспать: тикавшие в мозгу часы действовали безотказно...
Но иностранец уселся рядом.
- Я ваш... как это... дебитор... Обязательно буду погашать долг.
- Пустое, - ответил Данилкин. - Тридцать копеек сейчас не деньги.
Он закрыл глаза и привалился головой к окну. Иностранец же продолжал бубнить, что это долг чести, и если его лишат возможности расплатиться, то ему будет в высшей степени неприятно.
Данилкин молчал. Продремав четверть часа, инстинктивно разомкнул глаза, когда трамвай затормозил на его остановке. Вспомнив в последний момент об иностранце, он обернулся на ступеньке и крикнул:
- Гуд бай, мистер!
Но тот выскочил следом.
- О-о, вы говорите по-английски!
Савва Саввич по-английски не говорил, и вообще ему было не до разговоров. Он устал и хотел спать. Обо всем этом Данилкин не слишком вежливо сообщил иностранцу. Тот замахал руками.
- Я не хочу возлагать бремя... нет, как сказать по-русски... о-бре-ме-нять. Но нам попутно. О-о, минута!
На тротуар просочилась полоска света: дежурная булочная была открыта. В ней отоваривали хлебные карточки рабочим вечерней смены - неподалеку виднелась проходная завода.
- Будьте немножко подождать, - умоляюще произнес иностранец, - я хотел разменивать банкнот.
"Нашел дурака, - подумал Данилкин со злостью. - Стану я дожидаться!"
- Идите, - проговорил он вслух. - Только побыстрее, я спешу.
Но иностранец словно разгадал его мысли.
- Там... эта... как верно говорить... о-че-редь. Похраните, пожалуйста! Момент!
Вероятно, Данилкин и стоявший у его ног чемодан являли собой столь необычайное зрелище, что вышедший из-за угла постовой милиционер прямо-таки остолбенел.
Московская милиция делилась в то время на три характерные части. Первая - мужчины за пятьдесят, не подлежавшие отправке на фронт; вторая списанные из армии по ранению или контузии; третья и, пожалуй, наибольшая - молодые женщины. Постовой принадлежал к первой. В нем легко было распознать старого солдата. Вероятно, он участвовал еще в русско-японской войне.
Ветеран продолжил обход, а Савва Саввич переминался с ноги на ногу, постепенно приходя в бешенство.
"Вот и делай людям добро! Меценат! Теперь болтайся тут из-за тридцати копеек!"
Прошло десять минут, пятнадцать... Из проходной поодиночке и группами выходили рабочие: окончилась смена. И снова появился милиционер. На этот раз он был преисполнен решимости.
