Елена Кутинова
БАНДА СЛЕПЫХ И ТРОЕ НА КОСТЫЛЯХ
истерический антидетектив
Я почти не опоздала на работу. В редакции позволено опаздывать всем, только не нам с Впальтохиным. Мы проходим испытательный срок. Трудовую инициацию. Нас закаливают, как железо в доменной печи, пробируют, будто экспериментальный прибор, который в результате должен либо сломаться, либо стать полноценным генератором информашек и городских репортажиков. Мы — грязное пятно на безупречной ауре информационного отдела. Неизменная прокисшая изюминка всех планерок и пятиминуток. Самая острая головная боль начальства. Нерадивые штатные стажеры, молодая плесень на вымытом с мылом асфальте журналистики.
Впальтохина я помню еще по университету. Там его знали многие — из–за принципиальной привычки всегда и везде ходить босиком. Второй причиной его непомерной славы была дипломная работа по пентаграмированию романа Достоевского «Преступление и наказание». Серега любовно вплел суть произведения в дьявольский пятиконечник и с дьявольской же смелостью предъявил свое научное детище преподавательскому составу, за что, собственно, и получил диплом, вероятно не без мистической помощи потусторонних сил.
«Ты — второй главный придурок университета после Впальтохина», — сказала однокурсница в финале одного из моих триумфальных падений с парадной лестницы. Этот титул я гордо носила до самого третьего курса, пока Впальтохин не выпустился и я не стала первой.
Когда я сдавала последний экзамен, любимейшая преподаватель литературы, увековечивая в моей зачетке государственную тройку, вздохнула и завещала: «Иди. Мы не зря тебя здесь держали, сама понимаешь, ты не лучшей была студенткой. Но в будущем, может быть, прославишь наше отечество! И боже тебя упаси, не вздумай работать в школе!»
Послушно последовав завету и обходя районо десятой дорогой, я направилась в газету «Вечерний вестник» служить родине.
Выдержав собеседование с редакторшей, я сразу же получила каторжное задание, и под предводительством сбежавшей на следующий день в газету «Моряк» акулы пера Натальи Троцкой, двинулась в путь к первому в жизни рабочему месту. Длинный коридор был усыпан любопытствующими сотрудниками и я, вжав голову в платье, краснела от ужаса и смущения. Дверь с табличкой «Информационный отдел» растворилась — и, о чудо! Меня встретил днем раньше принятый на работу стажер Впальтольхин.
Нас поселили в отдельном кабинете с двумя столами, одним телефоном и надписью «Начальник отдела» на никогда не запирающихся дверях. Сама начальница восседала в большом помещении, общем для всех информационщиков. Несмотря на наше престижное топографическое положение, в служебно–иерархическом смысле мы гордо плелись в хвосте, а на хвост, как водится, регулярно наступают путающиеся вокруг ноги.
В отделе было еще пусто. Воспользовавшись одиночеством, я заварила чай и стала глотать его с сигаретой, выпуская мятный дымок в окошко. Часы показывали двенадцать минут десятого, когда появился Впальтохин. У нас было полно времени, чтобы поболтать и настроить психику на обыденную нервотрепку.
— Фух, — отдышался Серега. — Со мной только что такое было! Иду по Потемкинской лестнице, я на морвокзале был, в офисе партии «Подсолнух». Они мне пятьдесят гривнов дали.
— За что это?
— Помнишь, я акцию их описывал? Уборка пляжей строем и с песней. Там еще фотография была.
— Помню.
— Так вот, начальник пресс–службы мне тихонько цельную купюрку сунул — ты еще про нас что–нибудь напиши, говорит.
— А ты?
— А я, как есть, ответил: мол, редактор разрешит, напишу.
— А он?
— А он деньги все равно не забрал. Ты только никому не ляпни.
— Само собой, мог бы не предупреждать.
— Дело вообще не в этом. Поднимаюсь по лестнице, чтобы по Приморскому бульвару через Пушкинскую в редакцию не опоздать… Вижу — выход на бульвар перекрыт — человек пять в мусоровской форме. Один руку выставил и говорит: «Молодой человек, с сегодняшнего дня проход по Потемкинской лестнице платный. С вас тридцать копеек. Что я там наорал! «Да пошли вы! Всегда бесплатно было. Что за дурость деньги за такое брать? Я на работу спешу. Я вообще журналист». А они: «Нет, постановление вышло, платите тридцать копеек». Вынимаю ту самую пятидесятигривневую купюру, других денег не было — на, говорю, подавитесь. А они: «У нас сдачи нету, платите мелочью, и улыбнитесь, вас снимает скрытая камера!» Передачу «Камера смеха» знаешь? Очередной проект «Джентльмен–шоу». Я в нее и попал. Стыд какой! Лишь бы не показали. Я корреспондентом «Вестника» представлялся. Позорище! Не понимаю, что в этом смешного?
В полдесятого мы вышли в компьютерный цех, чтобы сдать в набор домашние опусы — статью Впальтохина про областной конкурс сварщиков и мою — о встрече работников библиотеки с воспитанниками детского сада. На обратном пути нарисовался шлагбаум а виде ехидной редакторской секретарши.
— Впальтохин! — загундосила она своим центрально–одесским прононсом — когда ты наконец доставишь мне удовольствие и помоешь голову?
— Я, Наташенька, специально для твоего удовольствия, вчера вечером вымыл голову шампунем «Head and Showers».
