Из-за жутких шрамов на лице спящий мужчина выглядел страшно. Казалось, он специально хмурился и кривился, чтобы напугать наблюдателей. Но на самом деле это выражение «расслабленности и покоя» было только «цветочками» по сравнению с наихудшим воплощением. Когда он резко дернулся, просыпаясь, начался сущий кошмар. Нормальному человеку, не видевшему такое прежде, трудно было бы представить гримасу ненависти, ярости и бешенства, которая отразилась на лице мужчины.
Когда изуродованные ожогами веки раскрылись, создалось жуткое впечатление, что они расползлись в стороны. В этот же момент шрамы на лице задвигались, словно белые черви, неправильно сросшиеся губы раскрылись, обнажая только часть положенных природой зубов, а из глотки вырвался четкий, но совершенно неуместный дикий вопль:
– Банзай!
В следующее мгновение мужчина судорожно рванулся всем телом и порвал часть широких тканевых полос, которыми был привязан к кровати. Еще несколько конвульсивных движений, и все путы оказались сорванными, а пациент под те же яростные вопли рухнул с кровати, покатился к стене и сильно ударился в нее лбом. Получи кто-либо иной такой удар по голове – сразу бы потерял сознание. Но уже в следующее мгновение человек вскочил на ноги и бросился крушить все подряд. Вначале досталось медицинским приборам, стоящим у изголовья кровати, потом вдребезги разлетелись обе массивные тумбочки, а затем и вся кровать подверглась варварскому разрушению. Напоследок он подхватил то, что осталось от кровати, и с невероятной силой бросил в зарешеченное окно.
Еще несколько подобных ударов, и решетка проломилась бы, но заполнивший помещение сонный газ сделал свое дело. Второй раз поднимая импровизированное орудие для удара, пациент пошатнулся, а потом сполз на пол грудой бесчувственной плоти.
Трансляция записи закончилась, и Аристарх Александрович Синицын, главврач психиатрической специализированной лечебницы, устало потер красные от недосыпания глаза, с сочувствием посмотрел на своего посетителя и подчеркнуто официальным тоном заявил:
– Ну вот, уважаемый Сергей Вадимович, вы все сами видели, и теперь, надеюсь, все подозрения с якобы санитаров-садистов сняты?
Сидящий напротив него представительный и, казалось, совершенно невозмутимый мужчина с досадой дернул уголком губ:
– Я тебе обвинений не выдвигал, истерик не закатывал… И давай-ка без этого неуместного между старыми друзьями официоза! Ну а реакцию матери, которая видит сына каждый раз окровавленным и с синяками, ты и без меня просчитать можешь. Она в состоянии аффекта порой какие только грубости не говорит. А за своих детей мать любого голыми руками растерзает. Даже я стараюсь с ней в подобных случаях не связываться.
– Ну да! – недоверчиво хмыкнул главврач. – Еще скажи, что ты Стасю боишься.
– Этого я не скажу! – взгляд собеседника заледенел и стал буквально физически давить на хозяина кабинета. – Потому что никого не боюсь!
После этих слов и под таким взглядом Аристарх Александрович постарался приложить все свои умения и силу воли, чтобы не вздрогнуть. Он только вежливо улыбнулся и пару раз кивнул, соглашаясь. А вот холодный пот на спине непроизвольно выступил. Уж господин Синицын отлично знал сидящего перед ним человека, давно, чуть ли не со школьной парты. И, несмотря на приятельские, очень доверительные отношения между ними, вполне справедливо опасался разгневать, или, не дай бог, оказаться просто в оппозиции к Сергею, ибо в определенных обстоятельствах господин Ланфер мог недрогнувшей рукой и жену свою, Анастасию, к праотцам отправить. У Синицына хорошо отпечатался в памяти момент, когда на одной из вечеринок для «своих» Сергей в большом подпитии заявил:
– А что жена? Давно приелась и остается только фасадом семейного благосостояния. Не станет ее, иной фасад отыщется, еще более престижный и привлекательный. Ко всему прочему, новая жена моментально и детей новых нарожает.
Вот детей Сергей Вадимович любил. Как и внуков. Две старшие дочери осчастливили его уже семерыми внуками, да и младшая совсем недавно подарила миру очаровательную девочку. И за них он без раздумья мог снести голову любому, кто вдруг встанет на пути их счастья и благополучия. Прецеденты имелись, и наверняка не единичные.
Но если дочери только радовали своего отца, то третий по счету ребенок, единственный сын, привносил страшную дисгармонию в семейный покой и счастье. Он с самого детства словно имел шило в одном месте: нигде и никогда больше пары минут не высиживал спокойно, вечно куда-то бежал, постоянно падал, разбивал коленки и набивал шишки, встревал в приключения и влипал в неприятные истории. Никто его не мог остановить: ни няньки, ни воспитатели, ни учителя, ни тем более родители. В нескольких безвыходных ситуациях мальчишку даже вынуждены были связывать – настолько он всех допекал своим несносным поведением. Но когда он чуть не задохнулся, пытаясь выпутаться, отец раз и навсегда запретил подобные методы сдерживания. Только рявкнул со злостью:
