Усталый транспортный самолет АН‑12 от долгого висения на высоте семи тысяч и резких перепадов температуры тяжело плюхнулся на бетонку аэродрома Камбоджийской столицы.
Снижая обороты четырех движков, тяжело груженный Ан‑12 ухнул сначала правой четырехколесной тележкой главного шасси, а потом, подскочив на секунду в парении, тут же, глухо приложился сразу обоими носовыми и всеми четырьмя колесами левого шасси. Двигатели взревели, и самолет понесло, разворачивая вправо, на мокрой от влаге взлетно–посадочной полосы аэродрома Пномпень.
Петрович выделывался и притормаживал колеса правого шасси, а второй пилот Сашка двинул вперед рукоятку шага левого крайнего двигателя, что немедленно отразилось на положении самолета. Он хоть и мчался, угрожающе съезжая к краю по взлетке, взвизгивая тормозами, но уже выравнивался и пока что все еще не слетел с бетонки.
— ….. твою мать! — Различил Сашка недовольное ворчание Петровича.
— Резину, резину! Мать их! Ну, сколько же можно повторять, Сашка! Или нас сначала надо угробить, а уже потом, переобуть колеса? Так, что ли? Ну, что ты молчишь, Правочок!
— Ну, все через ….! — Негодовал Петрович.
— Потом опять будут пристегиваться со своим МСРП! Я знаю! У них так всегда, стоит только мне ошибиться… (МСРП‑12 — аварийный регистратор параметров полета или черный ящик).
— Ну, что ты все молчишь, Правочок? Сашка! Я же к тебе обращаюсь, в конце–то, концов?
А что мог сказать Сашка? Что, так как Петрович он никогда бы не сажал? О том, что расчет на заход и саму посадку Петрович выполнял на глазок, по старинке и потому нас, чуть было и не снесло с ВПП. И потом, этот визг тормозов на весь международный аэропорт? Это что? Разве же это не позор, что ли?
Команду авиационных специалистов Украинской вертолетной компании и нас, троих непосредственных исполнителей чьих–то коммерческих интересов, наконец–то доставили до конечного пункта нашего назначения в Камбоджийскую столицу.
И пока борт, попеременно завывая четырьмя движками, катился по рулежкам аэродрома, мы во все глаза, старались рассмотреть, место нашего будущего двухмесячного обитания, припадая к желтоватым стеклам стареньких иллюминаторов.
За окном проплыли высокие своды железных ангаров, без каких либо створок, потом в глубине одного из них мелькнул силуэт легкого вертолета, типа Элуэт, а потом справа, поплыл ряд мигарей, самолетов Миг‑21. Их, штук пятнадцать, наверное, выстроили в один ряд, крылом к крылу. Перед ними замерли в редкой цепочке фигурки людей, вооруженных автоматами.
Наш самолет, скрипнул тормозами колес, качнулся и, взревев напоследок, движками, замер на месте. Винты еще крутились, когда из распахнутой двери ударил незнакомый и очень душный, влажный поток горячего воздуха. В салоне сразу же запахло заграницей.
Вот и приехали! Ну, что же, будем здесь работать и жить, стараться здесь заработать для семьи. Как ни крути, а эта командировка, это ведь мой единственный шанс хоть как–то очухаться от того хронического безденежья в котором все мы прозябали тогда. Считай, что тебе повезло! Когда еще так получится?
Ну, все, с облегчением подумал я. Наконец–то закончилась эта тревожная эстафета с переездами, бестолковыми расспросами и ожиданием нашей доставки на место предстоящей работы.
Еще месяц назад я работал на авиазаводе и даже не мог себе представить, что все так стремительно закрутится по чьей–то настырной воле и случаю.
— Жора! — Так фамильярно и впервые, ко мне обратился директор. — Покажи Евгению Александровичу кабину и ответь на вопросы.
Отрываюсь от схемы, что метровой дорожкой разложили на подоконнике ангара и знакомлюсь. Оказывается, что есть еще чьи–то интересы к нашей, бывшей советской технике. Пролезаем в кабину вертолета, с новым знакомым и я поясняю, почему не получится установить в транспортном варианте вертолета Ми‑17 какую–то немыслимую скорострельную пушку. Он слушает внимательно и недоверчиво смотрит прямо в глаза своим колючим и обеспокоенным взглядом.
Потом я торопливо прощаюсь, дела! Но тут вмешивается случай. Я вижу, сквозь остекление кабины, как этот бизнесмен стоит и о чем–то расспрашивает моего товарища, перед самой кабиной. Из–за грохота клепки не слышу, только успеваю ухватить смысл вопроса.
Он опять о той же пушке! Нет, о крупнокалиберном пулемете. Ну, что за глупость!
