Шёл отряд.
Сухо и рассыпчато стучали два барабана. Знамя хлопало на ветру – красное знамя с костром, серпом и молотом.
Раз-два, левой! Топали ноги по травам переулков, по гранитной мостовой Екатерининского спуска, по дощатым шатким мостикам через ручьи и канавы. Кто в стареньких ботинках, кто в самодельных тапочках, а кто и просто босиком. Не привыкать!
Шагал отряд мимо деревянных заборов, мимо церкви на площади, мимо кирпичных лабазов и покосившихся бревенчатых домов.
Гурьбой бежали по обочинам чумазые босые ребятишки, помахал рукой парень в богатырке с голубой кавалерийской звездой. Краснорожий бородатый мироед, придержав у перекрестка подводу, с размаху перекрестился, будто воздух саблей рубил, плюнул и трахнул кулаком по лошадиному крупу. Ну, плюйся, плюйся. Доплюёшься! Теперь тебе не прежние времена.
Шёл отряд, и не уставали барабанщики. Шагали ребята по центральным улицам, по заросшим проулкам окраинной слободы, по лесной дороге, по песчаному берегу озера. День был хороший: облака – будто желтые горы, небо – синее, как море, а озеро – как небо.
У перевернутой самодельной лодки возились двое деревенских пареньков. Услыхали барабанщиков, подняли головы, засмотрелись на знамя, на незнакомых мальчишек в белых рубашках и штанах до колен, с красными платками на шеях, с мотками верёвок и топориками у поясов.
– С городу. Пионеры называются. Батя сказывал, цельный месяц будут в лесу жить.
– А тебе-то чего? Пускай живут, нам не мешают. Ты конопать давай, дело не бросай.
– Я ничо, так. Афанасий Петрович говорит, нехристи они и совести не знают.
– А сам-то он знает? Семь шкур с соседей дерёт.
– Дак я и говорю. Эй, ребята, далеко идёте-то?
– На Гамаюн!
– Хорошее место! В гости приплывём!
– Давайте!
Это Генка крикнул «давайте», Тот, что в третьей шеренге слева. Конечно, не следует кричать в строю, но ведь и не ответить нельзя: нехорошо получится. Да и трудно удержаться, не крикнуть, потому что на душе очень радостно: брызжет солнце, ярко синеет вода, стройно шагают товарищи. Неутомимые барабанщики Петька Бубенчиков и Саня Черноскатов то попеременке, то вместе бьют весёлый походный марш. А за синим лесом, в конце дороги, ждёт мальчишек заваленный гранитными валунами, заросший полуостров с дремучим сказочным названием – Гамаюн.
К лагерю пришли, когда солнце уже садилось за сизый лесистый хребет на том берегу. Зарозовели облака, вода стала золотистой, и мелко поблёскивал слюдяными чешуйками гранит валунов. Среди камней в траве раскидано было отрядное имущество: его дежурные привезли на подводе и на шлюпке. Лежали свёрнутые палатки, стояли корзины с картошкой, вёдра. Поблёскивали штыки на составленных в пирамиду винтовках. А еще одна винтовка – в руках у часового.
Хоть и устали ребята, а отдыхать некогда – ночь на носу.
– За дело, друзья!
Десять человек – ставить палатки, двое – за водой, пятеро – чистить картошку. Остальные – за дровами, за ветками для постелей, костровую площадку готовить и мачту для флага.
И часовой к знамени!
Генка и Саня Черноскатов вместе таскали хворост. Наберут по охапке – и к костру. Саня наконец выдохся:
– Хватит уже. Дров-то на целую неделю нанесли.
А Генка ничуть не устал. Хоть всю ночь работать готов. Жаль, никакого дела не осталось: палатки стоят ровным квадратом, мачта на месте, огонь трещит, в вёдрах булькает картофельная похлёбка. Вот и кончился день, похожий на солнечную карусель. Голубые звёзды проклюнулись в светлом небе. Звенят комары, кусаются помаленьку, но ничего.
– Ребята! Ужинать и спать!
А спать совсем не хочется. Посидеть бы ещё у костра. Или у воды постоять, поглядеть, как мерцают в десяти верстах огоньки города. Где-то там, в домике у городского пруда, мамка, Бориска, Лида. Бориска чуть не ревел, просился с отрядом, да нельзя: мал ещё.
– Гена, а ты и не устал вроде.
Генка вздрогнул. Это старший вожатый Юра Боровикин подошёл.
– Нет, Юра, не устал. Я ещё хоть что могу делать.
– А часовым быть?
– Да хоть всю ночь!
– Всю ночь не надо. Я тебе через два часа смену пришлю. А сейчас даже не знал, кого поставить. Все уморились, ты один такой боевой. Винтовку возьми.
– С патронами?
– Ну, а как же! Дело нешуточное.
У Генки под сердцем прошёл холодок. Дело и впрямь серьёзное. Время такое неспокойное, в сёлах народ всякий, оглядка нужна. На прошлой неделе в уполномоченного окружкома комсомола два раза стреляли из обреза, когда ехал через лес на лошади. Но ведь недаром у Генки патроны. Юра высыпал их ему в ладонь – тёплые, тяжёлые, остроконечные.
Генка отвёл в сторону ствол со штыком, оттянул затвор старой трехлинейки, вложил патроны в магазин. Верхний патрон придержал, чтобы тот раньше срока не ускочил в ствол.
– Ну, парень ты надёжный, правила знаешь, – сказал Юра.
– Ага. Сперва: «Стой! Кто идёт?» Потом: «Стой, стрелять буду!» Потом, ежели что, в воздух трахну. Ну, а если уж…
– Всё правильно.
Генка обходил палатки по квадрату. Сосны и кусты тёмным облаком обложили лагерь с трёх сторон, а с четвёртой светилась кое-где меж стволов озёрная вода. Звёзды мигали. И тишина была. Слышно, как ребята дышат в палатках.
![Девять возвращений [Повести и рассказы]](/storage/book-covers/ed/ed7af831d7446cc273c19395f0b07a748a40724c.jpg)
