Глава 1, в которой я попал
Дорогие земляки, если вы читаете этот текст и знаете меня лично — от всей души прошу вас не искать в этом произведении аналогий с существующими или существовавшими в нашей изумительной провинции людьми, местами, явлениями. Все схожести топографических названий и имен собственных — от лености автора, все возможные совпадения профессий, характеров, внешности — абсолютно случайны. Или нет.
— И, Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет.
— Гм… Да ведь других нет.
— Вот никаких и не читайте.
"Собачье сердце", Михаил Булгаков
* * *
На столе стояла бутылка дерьмового минского вискаря, который делал вид, что он похож на шотландский. Викторович с сомнением поболтал коричневой жидкостью на дне стакана и сказал:
— Ну самогонка, как есть! Лучше бы водки взял. И огурцов соленых вместо этих оливок.
— Ладно вам… Пьем? — спросил я.
— Пьем!
Пить на рабочем месте, прямо в редакции — идея так себе. Но тут ситуация располагала. Во-первых — номер ушел в печать, посты были разбросаны по соцсетям, и рабочий день уже закончился, и даже уборщица Инночка ушла из редакции, погрозив пальцем двум дурням — молодому и старому, на которых якобы напал творческий раж, и они усиленно долбили по клавиатурам, создавая видимость работы.
Во-вторых, Герману Викторовичу Белозору не продлили контракт. Из отдела сельской жизни уходила целая эпоха. Не будет больше басовитого "Та-а-а-ак!" и въедливых критических материалов, исчезнут с газетных полос исторические расследования на основании раскопанных в архивах документов о жертвах нацистского террора и злодействах коллаборационистов… Конечно, Викторович мог бы писать и будучи вне штата, но не станет — гонор не позволит, да и дел у него на фазенде полно. Там — на охоту сходить, здесь — черники собрать…
— Ёж твою мать, пятьдесят лет я на них пахал как папа Карло! — сказал Викторович и как-то обессилено махнул рукой. — Ни одного больничного, представляешь? Даже в коронавирусные времена! Да я восьмой десяток вот-вот разменяю, а тут любого на лопатки положу! А она говорит — пенсионер! Пора на отдых! Пигалица!
Я оглядел статную фигуру коллеги, его густую седую шевелюру, рот, полный крепких желтых зубов, и хмыкнул — это был по-настоящему великий старик! Но сказал совсем другое:
— И меня положите?
— И тебя положу. Даром что ты тоже у Лопатина занимался… Но с тобой я бодаться не собираюсь, парень ты спортивный, а у меня кости нынче медленно срастаются. Вот тридцать лет назад я бы тебя уделал одной левой, и лопатинские ухватки бы не помогли…. Я и Лопатина уделывал, но тогда он попроще был… Давай еще по одной?
— Давайте… — виски полилось в стаканы.
В-третьих, я вернулся к родным пенатам не от хорошей жизни и теперь заливал зеленую тоску. Моя московская эпопея закончилась пинком под зад, едва-едва отданным долгом, разбитой рожей и разочарованием в людях. Заработал, мать его, больших денег, как же… Но я в общем-то об этом всём не жалел. Опыт всё-таки! Писать и работать за это время научился, теперь нужен был просто небольшой перерыв, чтобы собраться с мыслями и залечить раны — и вперед, к новым свершениям. Ну там, горы сворачивать, звездочки с неба доставать.
А Леночка и ее братец черта с два до меня сюда дотянутся — для моей бывшей всё, что дальше ста километров от первопрестольной — терра инкогнита! Она однажды спросила, далеко ли от моей Дубровицы до метро? Я сказал, что до Чернобыля раз в двадцать ближе, так девушка обиделась — думала, что издеваюсь. Братец ее — Степан наш Витальевич, уродился такой же ограниченный, даром что коммерческий директор… Но девочка была чистенькой, приятной, и очень симпатичной, а еще — никогда особенно не пыталась залезть в душу, ограничиваясь приятным времяпрепровождением. А Степушка позволял мне на работе хоть ноги на стол закидывать или не приходить вовсе — главное, чтобы у материалов охваты были хорошими, и выходили они своевременно. Наш портал с корпоративными новостями пользовался некой популярностью даже на городском уровне, и, кажется, в этом была львиная доля моей работы. Я почти поверил в счастливое будущее, когда милая Леночка на моей служебной машине разнесла чей-то гелик на парковке перед офисом. Убоявшись проблем с хозяином тачки, братик и сестричка не нашли ничего лучше, кроме как спихнуть сие деяние на меня. В общем — те типы из охранного агентства, которому принадлежала машина, разбили рожу мне, а я — Степушке. Но деньги пришлось отдавать… И валить из Москвы в родную Беларусь, на самую ее периферию, в объятия дубрав и днепровских круч.
— Слушайте, Викторович, вы ведь охренительный журналюга, — после трех порций меня разобрало на откровенность. — Вы что, вот так и просидели в сраной Дубровице, в редакции районки всю жизнь? Вам никогда не хотелось чего-то изменить? Прорваться наверх, в конце концов — стать богатым и знаменитым?
— Дык! — сказал Белозор. — Почему нет? Я ведь тоже — вот так вот, как ты, ездил в Москву, в архивы — и такого там нарыл… Книгу готовил к печати! В семьдесят восьмом году вернулся — с большой головной болью и серьезным таким предупреждением, понимаешь ли… Мол — полез не туда.
