Российский читатель уже имел возможность познакомиться с трудами выдающегося литовского религиозного философа Антанаса Масейны (1908-1987). Петербургское издательство «Алетея» в 1999-2000 г. г. выпустило в свет трилогию Мацейны «Cor inquietum», которую составили философские интерпретации всемирно известных философско-литературных произведений: «Великий инквизитор» Ф. Достоевского, «Краткая повесть об Антихристе…» Вл. Соловьева и библейская «Книга Иова». На этот раз вниманию читателя предлагается богословский труд Maцейны «Агнец Божий», посвященный христологии Восточной Церкви. Чтобы предупредить могущие возникнуть при прочтении предлагаемой книги недоуменные вопросы, считаю необходимым предварить этот труд отрывками из автобиографического философского эссе А. Мацейны «Путем философии», одна из глав которого посвящена отношению автора с богословием. Следует обратить внимание на то, что сам Мацейна, посвятивший изучению догматического и фундаментального богословия значительную часть своей жизни, себя богословом никогда не считал, однако многие в Литве считали и считают его в первую очередь богословом, теологом…
Итак, вот что говорит сам Антанас Мацейна о своем отношении к теологии и с теологией:
1. ОТНОШЕНИЕ С ТЕОЛОГИЕЙ
«Теология влачиться за мной словно отвязавшаяся обора лаптей и многие, видя эту обору, считают меня теологом, возможно, даже прежде всего теологом, и только потом философом или даже представителем некоего духовного учения. (…). Таким образом, мне кажется, что пришло время раскрыть свое отношение с теологией, чтобы оно стало понятным не только для других, но и для меня самого. Я действительно достаточно долго изучал теологию, а позже написал несколько книг, посвященных теологическим вопросам. Однако делает ли это структуру и направленность моего мышления теологическими? Этот вопрос возникает сам по себе, когда начинаешь прослеживать пройденный путь.
Когда в июне 1928 года я закончил четыре курса Гижайской духовной семинарии (Вилкавишкская епархия)[1], меня пригласил в свой рабочий кабинет ректор семинарии И. Науёкас и, велев написать заявление об уходе из семинарии «по собственному желанию», сказал, что в противном случае (если я не напишу заявления), совет профессоров меня официально исключит из семинарии. Основание: «Уважаемый, ты не уживешься с настоятелями». Неуживчивым я никогда не был – ни в гимназии, ни тем более в семинарии. Ссор не затевал. Ни с кем не вступал даже в словесные схватки. Так разве настоятели костелов могли стать исключением? Разве ректор, который учил и наблюдал за мной в течении четырех лет обучения, так и не смог узнать меня? Сегодня, когда в памяти всплывают слова ректора, сказанные пятьдесят лет тому назад, мне кажется, что прелат[2] И. Науёкас был прав, только он не понял подлинного смысла сказанных тогда им самим же слов. Он произнес их психологически, в то время как они должны были прозвучать метафизически:«Уважаемый, ты не уживешься с теологией».
Теологическое и философское мышление идут в противоположных направлениях. Теология начинается с ответа, философия начинается с вопроса. Ответ для теологии предоставляет вера, которая есть самое свободное действие человека (H. de Lubac). Сама теология как таковая ответа не имеет; она его получает и поэтому им начинается, после этого она этот ответ исторически исследует, раскрывает его изнутри, методически приводит в систему. Скажем, утверждение Священного Писания – «И Слово стало плотию» (Ин. 1, 14) есть ответ, который дает вера в Христа как Вечного Логоса, соединившего в Себе как Божественную, так и человеческую природу. Без такого ответа не было бы никакой христологии как теологической дисциплины. Часто встречающееся сегодня утверждение – «вера одна, а теологий много» является чистым недоразумением, ибо одна вера может родить только одну теологию, а множество теологий требует и многих вер, ибо не вера возникает из теологии, а теология раскрывает уже имеющуюся веру с ей присущей методической последовательностью.
Однако именно здесь начинаются трудности для того, который философствует, следовательно, задает вопрос. Теология вопросов не задает, ибо в ее основе лежит ответ, который является и ее объектом и исходной точкой. Как «наука не мыслит» (M. Heidegger), так теология не спрашивает. И это вполне логично. Ведь ответ делает вопрос бессмысленным. Если мне знаком путь из Бостона в Нью-Йорк, было бы издевательством спрашивать прохожего, действительно ли этот путь ведет в Нью-Йорк. А если бы я задал этот вопрос искренне, тогда это послужило бы знаком того, что я сомневаюсь в своем знании. Задавать вопрос, имея ответ, значит сомневаться в ответе. В области религии это означает, что моя вера или слаба, или ее у меня вообще нет, ибо только в этих случаях вопрос обретает смысл и оправдан психологически. Вот почему по отношению к спрашивающему теолог совершенно естественно настраивается недружелюбно: спрашивающего он переживает, как издевающегося или колеблющегося. Теологу представляется, что спрашивать, имея ответ, значит издеваться или действительно сомневаться в той или иной истине вероисповедания. А если такой любитель задавать вопросы готовится стать еще и священником, тогда совершенно очевидно, что он не пригоден для этого служения. Ведь задача священника не задавать вопросы, а возвещать через Церковь полученный от Бога ответ. Поэтому семинарист, склонный к философствованию, то есть склонный задавать вопросы, находится не на своем месте. Став священником, он будет чистой бедой для иерархии. Ибо иерархия, которая в истории всегда стоит – ex professo
![Та сторона, где ветер [с иллюстрациями]](/storage/book-covers/38/385960dbf2445585830c2f4b9f642731567cf420.jpg)
