Осенняя ночь была чиста и свежа, в безветренном воздухе ощущалась близость утреннего заморозка. Луна не светила, но и звезд хватало, чтобы осветить шотландский сельский пейзаж.
На склоне поросшего лесом холма в тени старых буков стоял человек в черном. Обхватив себя руками, чтобы согреться, он то и дело сжимал и разжимал пальцы в черных перчатках, разминая их перед работой. Уже не в первый раз за последние полчаса он отвернул манжет левого рукава и сверился с циферблатом армейских часов. Светящийся дисплей показывал полтретьего.
Выходившие во двор окна Моссекейрн-Хауса были темны. В верхних окнах тоже погас свет. Старик сторож давно уже завершил последний обход и не покажется из своего домика у ворот до утра. Лучшего времени не будет.
Человек в черном чуть улыбнулся, плотнее застегнул свою кожаную куртку и, чтобы лучше слышать, закатал края черной вязаной шапочки повыше. Потом он начал спускаться по склону, продолжая на ходу разминать пальцы. Стараясь держаться в тени, он быстро одолел расстояние до дома, двигаясь с уверенностью человека, привыкшего действовать ночью. Через неглубокий ручей на его пути он легко перепрыгнул. У последней открытой лужайки человек остановился и на всякий случай огляделся по сторонам. Еще несколько секунд – и он замер в тени крыльца у входа на кухню.
Человеку в черном не составило большого труда отключить охранные системы. По американским меркам, охранная сигнализация Моссекейрна была чудовищно примитивной. Кроме того, утром человек в черном уже посетил дом под видом простого туриста, отметив про себя все, что могло бы помешать ему во время следующего визита.
Теперь он осторожно пересекал темную кухню, светя маленьким карманным фонариком, луч которого был не толще карандаша. В сервировочной человек не удостоил взглядом ни канделябры на полках, ни чаши для пунша, ни ведерки для льда, ни прочее серебро. Точно так же его не заинтересовал ценный фарфоровый сервиз в столовой; держась внутренней стены, он быстро прошел к большой двустворчатой двери в дальнем конце комнаты. Поворот отмычки в замке – и человек в черном оказался в библиотеке, минуя наружный коридор и электронные глаза, охранявшие вход.
Он вновь посветил фонарем вокруг себя – старательно обходя лучом окна – и почти не обратил внимания на множество выставленных здесь ценных предметов. Особенно хороши были портреты – от строителя этого дома времен короля Иакова и до нынешнего владельца. Раньше, днем, его особенно восхитил портрет, что висел над камином: кавалер в шелках и бархате цвета хорошего портвейна, с кружевным жабо на шее и длинным темным париком под полями шляпы.
На стенах между портретами было развешано старинное оружие и доспехи; предметы помельче были выставлены в застекленных витринах вдоль стен. Большой библиотечный стол посередине комнаты занимали редкие книги.
Взломщик миновал все это не оглядываясь. Его путь лежал к стендам у камина. Большую часть их занимали медали и прочие награды былых владельцев дома, а также разные предметы дамского обихода вроде вееров или миниатюр резной кости. Некоторые из них были связаны с такими видными фигурами славной шотландской истории, как Мария, королева Шотландская, или принц Чарли. Заметив краем глаза прядь волос, перевязанную шелковой лентой, в золотом медальоне изящной работы, человек в черном хмыкнул: интересно, как претенденту на трон Стюартов вообще удалось сохранить хоть немного волос ко времени бегства во Францию морем? Это напоминало те частицы Истинного Креста, что ему доводилось видеть в жизни: вместе их хватило бы на дюжину крестов.
“Выходит, – подумал он, – у шотландцев – свои святыни”. Впрочем, его это мало трогало. Зато символ, который являлся его целью этой ночью, мог принести кругленькую сумму.
Он улыбнулся висевшему над камином кавалеру, подошел к нужному стенду и посветил фонарем сквозь стекло. Шпага с потертой рукоятью и ножны лежали на подкладке из темно-синего бархата – изящный шедевр итальянских оружейников конца шестнадцатого столетия. Золото на эфесе и гарде было покрыто тонкой гравировкой, а на голубоватой стали клинка виднелись золотые инициалы оружейника.
Сафьяновые ножны были скромнее, но, тем не менее, тоже щеголяли несколькими полудрагоценными камнями. Между шпагой и ножнами на темно-синем бархате светлела маленькая табличка – три строки ровного каллиграфического почерка:
Шпага Хепбернов,
некогда принадлежала сэру Фрэнсису Хепберну,
Графу-Чародею, ок. 1624 г.
Человек в черном довольно хмыкнул. Взяв фонарик в зубы, он достал из внутреннего кармана куртки маленькую отмычку и осторожно сунул ее в замок стенда. Когда тот щелкнул, человек поднял крышку и закрепил ее в поднятом положении. Эфес лежал в руке как влитой, и на мгновение, когда он вынимал шпагу и взвешивал ее, скользя лучом фонарика вдоль клинка, его посетила дикая будоражащая мысль: почему, ну почему он не родился кавалером?
