Зыбучие пески. Книга 2 - [33]

— Сейчас для меня гораздо важнее узнать, почему вы жалеете меня.

— Несправедливо, — ответила я, — все было несправедливо. Один несчастный случай — и ваша жизнь сломана.

— Слишком сильно сказано, — заметил он.

— Вовсе нет, — настаивала я. — Слишком жестоко было обвинить вас… выслать из собственного дома.

— Далеко не у всех такая чувствительная душа.

Я рассмеялась. Уже не имело смысла дожидаться привидения. Мне стало казаться, что гораздо важнее — понять друг друга.

— Вы были так юны.

— Семнадцать лет — не так уж и мало. Я был достаточно взрослым, чтобы убить… а, следовательно, и достаточно взрослым, чтобы отвечать за свои поступки.

— Пожалуйста, не говорите, если это вас расстраивает.

— Разве может это не расстраивать? Брат лишился жизни по моей вине! Вот он… только что полный жизни, здоровья и сил… лежит мертвый. А вот я… и поныне здравствующий и бодрый, проживший уже тридцать лет жизни, отнятой у него. А вы советуете не расстраиваться.

— Но то был несчастный случай! Когда же, наконец, вы сами это осознаете? Да и все остальные?

— Какая горячность с вашей стороны! Прямо защитник в суде!

— И какое легкомыслие с вашей стороны к самому себе! Но если вы так сильно переживаете, значит, не обманываете меня.

— Счастлив, что вы так пылко меня защищаете. Как видите, зло иногда порождает добро.

Мы стояли рядом, и неожиданно он взял меня за руку.

— Благодарю вас, — сказал он.

— Следует сначала заслужить благодарность.

— Я не высказывал бы ее, если бы не считал заслуженной.

— Не вижу, чем я могла…

Его лицо почти вплотную приблизилось к моему, и он произнес:

— Тем, что вы сейчас здесь.

Я отозвалась смущенно:

— Может, мы пойдем? Привидения не вернутся, услышав, как мы здесь разговариваем.

— Мне теперь редко выпадает возможность поговорить с вами.

— Да… все изменилось… с тех пор, как Эдит… ушла.

— Очень изменилось. Вы полны сомнений. Да и как может быть иначе? Вы-то хоть сомневаетесь, а не уверены в моей виновности, как другие, уже осудившие меня. Вы и не станете этого делать, пока подозрения полностью не подтвердятся.

— Не смейте так думать! Мне отвратительны люди, скоропалительно осуждающие других. Разве можно знать все подробности, приведшие к несчастью… а именно мелочи часто играют роковую роль.

— Я о вас думаю, — сказал он. — Практически все время.

Я молчала, и он продолжал:

— Меж нами так много общего. Вы знаете, все считают, что я избавился от Эдит, и я не удивляюсь этому. Вскоре после свадьбы стало ясно, что наш брак безнадежен. Конечно же, я знал, она влюблена в священника, и, наверное, презирал ее за то, что она позволила выдать себя замуж; впрочем, себя я тоже презирал. Я пытался наладить нашу жизнь, но вел себя, конечно, неправильно. Я хотел превратить ее в женщину, которой мог бы восхищаться. Ее покорность и кротость раздражали меня… ее пугливость, вечные страхи. Мне нет прощения. Поведение мое было отвратительным. Но вы и сами знаете, какой я человек. Не скажешь, что достоин восхищения. Тогда зачем оправдываться?

— Я все понимаю.

— Надеюсь, понимаете также, что мне совершенно не хочется, чтобы ваше имя склоняли… особенно сейчас.

— А зачем его склонять? — спросила я довольно резко.

— Своими дурными мыслями… злым шепотком люди могут запачкать любую репутацию. Я должен доказать вам, да и всем остальным, что не имею отношения к исчезновению Эдит… по крайней мере, прямого.

— Вы хотите сказать, что косвенно все-таки виноваты в этом?

— Полагаю, да. Бедное дитя — а именно такой она и была — боялась меня. Все это видели и понимали. Вот потому меня и… заклеймили как убийцу Эдит.

— Не говорите так.

— А почему, если они правы? Думаю, вы первая согласитесь со мной, — полезно время от времени говорить правду. Я объясняю вам, почему следует приберечь свое сочувствие до лучших времен. Можете спросить совета у кого угодно, и вам скажут то же самое. Станут уверять, что попусту растрачиваете свое сострадание. И даже более того, станут предостерегать. Подумайте о том, что обстоятельства против меня. И разумно ли так долго находиться со мной в этой нечестивой часовне?

— Да будьте же серьезны! Ведь ситуация весьма серьезна.

— И я серьезен, как никогда. Вы в опасности. Вам, моя прекрасная, сдержанная вдовушка, грозит большая опасность.

— Какая и от кого?

— Вы действительно хотите знать?

— Разумеется.

Вместо ответа он повернулся и мягким движением обнял меня, прижав к себе так сильно, что я ощутила биение его сердца, а он, наверное, чувствовал мое. Лицо его прижалось к моему виску. Я думала, он поцелует меня, но он этого не сделал. Он просто держал меня в тесном объятии, а я не протестовала, потому что единственным и совершенно непреодолимым моим желанием было оставаться вот так с ним, как можно дольше.

Наконец я произнесла:

— Это… неразумно.

Тогда он горько рассмеялся и ответил:

— Именно это я и пытаюсь сказать. Весьма неразумно. Вы хотели узнать, почему вы в опасности, вот я и объяснил.

— И хотите меня от этой опасности уберечь?

— О нет. Я-то как раз хотел бы завлечь вас в нее прямиком. Но я, знаете ли, порочен. Мне хотелось бы, чтобы вы сами направились к этой опасности… зная о ней… видя ее… чтобы сами ее избрали.