Зыбучие пески - [80]

В конце книги про Гарри Поттера, в которой они бьются не на жизнь, а на смерть с Волан-де-Мортом, Рон с Гермионой целуются. Целуются, потому что думают, что умрут. Их примеру следуют Харри и Джинни. Думаю, Себастиан так нежно любил меня, потому что осознал, что мог умереть. И я тоже была влюблена, потому что думала, что он мог умереть. Только теперь я понимаю, что он уже тогда знал, что умрет, или, по крайней мере, понимал, что может умереть, стоит ему захотеть, поскольку от жизни до смерти – один шаг.

Разумеется, этот период яркой влюбленности быстро закончился.

Мы говорим о Клаесе. Сандер попросил рассказать, что он говорил и делал.

– У Себастиана были сложные отношения с отцом? Вы говорили об этом?

Я рассказываю. Об остальном тоже. О Лукасе, о маме, о Лаббе, о вечеринках, о Деннисе, о наркотиках, о Самире, обо всем.

– Можешь рассказать о состоянии здоровья Себастиана?

Я рассказываю.

К пасхальным каникулам я поняла, что улучшений не наступает. Другие поняли это раньше, даже Аманда. В конце февраля Себастиан уже не требовал покоя. Ему не нужно было отключать телефон и изображать болезнь, чтобы избежать мероприятий. Мы были одни, потому что никто больше не хотел быть с нами. «И жили они долго и счастливо» работает только в книжках. В реальной жизни все не так. Любовь не способна спасти мир и даровать людям вечную жизнь.

Сандер особо подчеркнул, что для него важны два момента. Во-первых, показать, что у Себастиана был конфликт с отцом, к которому я была непричастна. Я не уговаривала Себастиана убить отца. Он сделал бы это в любом случае. Во-вторых, что мы с Себастианом не планировали совместно стрельбу в школе. Что у него дома мы не разрабатывали план мести учителям и одноклассникам. Сандер хочет дать суду понять, что я скучала по друзьям, что у меня не было причин их ненавидеть. Что это Себастиан был болен и зол на весь мир. Себастиан, а не я.

И я рассказываю об этом судьям, журналистам и публике.

Я рассказываю об агрессии. Однажды он крикнул мне «Заткнись», хотя я ничего не говорила. В другой раз – «Если не заткнешься, я тебя ударю». И о том разе, когда я реально испугалась, что он меня ударит. И так далее.

– Себастиан внушал тебе страх? – спрашивает Сандер, главный судья подается вперед, ожидая моего ответа.

Но я не боялась Себастиана. Тогда не боялась. Мои чувства сложно передать словами. Не знаю, способны ли люди понять, что я тогда чувствовала.

– Это действительно так? – спрашивает Сандер. – Тебе совсем не было страшно?

Вместо ответа я чувствую, как слезы льются из глаз. Я не могу остановить рыданий. Я качаю головой, но не издаю ни звука. Только плачу.

– Это правда, – всхлипываю я. – Я его не боялась. Или боялась, но не ради себя. Я не боялась, что он может причинить мне боль.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не могла его бросить.

– Ты боялась, что он покончит с собой, если ты его бросишь?

Я киваю. В горле стоит ком.

– Почему ты думала, что он может покончить с собой?

– Потому что он так сказал. И потому что знала, что он на это способен.

– А ты не желала ему смерти?

– Конечно, нет.

– Вы об этом говорили? Ты ему говорила, что это серьезная проблема.

Я киваю.

– Говорила.

Себастиан и я

34

Мы не знали, что Клаес будет дома. Но он был дома. Ужинал в кухне с четырьмя друзьями. Один из них стоял у плиты. Я узнала его. Он всегда собирал свои длинные до плеч волосы в хвост (наверно, хотел быть похожим на футболиста). Я видела его по телевизору в кулинарных передачах. Сегодня сальные волосы были распущены. В одной руке он держал рыбу, в другой нож. И знаменитый повар был явно навеселе.

Клаес рассказывал свою любимую историю про то, как он охотился в ЮАР и егерь попросил его принести патронов. Все слышали ее раз двадцать не меньше, но продолжали смеяться в нужных местах.

– Садитесь, – пригласил Клаес и продолжил рассказывать.

Мы сели. Почему? Потому что Себастиан всегда делал, как велел отец, а я не осмелилась перечить.

– Достанешь тарелки? – спросил он моего соседа, мужчину лет шестидесяти. Его я тоже узнала, он был министром не помню чего, может, экономического развития, я уже видела его раньше. Он поднялся и рассеянно стал разглядывать шкафы. Он понятия не имел, где хранятся тарелки, и был слишком пьян для того, чтобы соображать. Когда он открыл холодильник и спросил: «Где у вас тарелки?», я поднялась со словами «Я достану».

Я хотела поскорее покончить с компанией Клаеса, дать ему возможность сказать то, что он хочет сказать, и удалиться.

– Что с тобой стряслось сегодня, Себастиан? – спросил Клаес, закончив шутку. – Ты трезв. Ты не заболел случайно?

Себастиан изобразил улыбку и налил нам вина. Опрокинув свой бокал себе в рот, снова наполнил, поднял в сторону отца, изображая тост, и снова опустошил бокал.

– В отца пошел, я гляжу, – ответил повар и встал рядом со мной. Он поставил перед нами блюдо с тушеной картошкой с укропом и миску с горошком. – И вкус в женщинах тоже унаследовал, – добавил он и ущипнул меня за руку. Потом он вернулся к плите за рыбой.

– Тут ты ошибаешься, к сожалению, – сказал Клаес, накладывая себе картошки. – На меня он совсем не похож. Я проверил это пару лет назад. Он мой сын, но весь пошел в мисс Ёнчёпинг. И даже переплюнул ее оригинальностью. На его фоне даже его мать кажется нормальной и сообразительной.