Звук моего голоса - [29]

— Пойдемте, — зовет тебя какой-то человек, — такси ждет.

Ты поворачиваешься и идешь за ним.

Солнце светило в твой заполненный грязью, поглощенный грязью кабинет. Настолько ярко, что ты не мог даже выглянуть в окно. Вместо этого ты смотрел на многоцветные графики, Мондриана, папки с голубыми спинками. И неожиданно увидел спину, обращенную к тебе. Кэтрин выходила из кабинета. Внезапно. Гневно.

Секунду назад ты засунул руку ей под юбку. Она стояла рядом с твоим столом, а теперь вихрем вылетает из кабинета. Все еще с блокнотом в руке.

Она стояла рядом с тобой, совсем близко, наклонившись в попытке разобрать текст одного из полученных писем. Ее палец двигался по строчке.

— В отношении даты отгрузки, мы полагаем, что… Разве они не должны были указать точную дату?

Она прижала кончик своего пальца к запятой, после которой, по ее мнению, должна была стоять дата, и так мягко прижала, что тебе с трудом верилось, что она не касается тебя.

— Ты имеешь в виду здесь, Кэтрин? — предположил ты, тоже показывая на запятую, твой палец почти коснулся ее.

— Да, и здесь тоже, — указала она на подобную ошибку на другой строке ниже по тексту письма. — И еще раз, — добавила она, потянувшись, чтобы перевернуть страницу, причем ее ладонь и твоя рука соприкоснулись в мимолетном контакте. Твоя левая рука возлежала на подлокотнике директорского кресла, которое медленно повернулось, пока ее тыльная сторона не коснулась бедра Кэтрин. Она не отодвинулась.

— И наконец, — продолжила она, — когда они пишут что-то о штрафных санкциях…

Ты дал волю руке, которая совсем слегка отделилась от подлокотника кресла, сохраняя с ней контакт, но войдя еще и в контакт с ее бедром. Кромка юбки. Она по-прежнему не двигалась; она ожидала, что ты…

— Кэтрин! — зовешь ты ее, как только она бросается к двери. Но все уже происходит где-то внутри тебя, даже ее плач у тебя на плече, пока ты успокаиваешь ее, говоря, что так, а что этак. Все прокручивается у тебя внутри. Тебе нужно лишь проиграть это вслух: произнести слова, воспроизвести жесты, а она, в свою очередь, сыграет свою роль.

И вот, чуть не смеясь от осознания простоты вещей, ты поднимаешься с кресла.

— Кэтрин, — повторяешь ты, беря ее за руку. Ты повернешь ее, а она будет сердитой и в слезах. Ты будешь успокаивать ее, говоря, как много она значит для тебя, и всегда значила — с тех пор как вы впервые встретились. То первое утро у лифта, она только начала здесь работать… помнит ли она, спросишь ты. Ты повернешь ее лицо к себе, чтобы видеть слезы, и это тебя так тронет, что ты обнимешь ее и начнешь гладить по волосам.

Твоя рука у нее на плече.

— Кэтрин, я…

Она поворачивается к тебе, почти в слезах. Тем не менее ты не отпускаешь ее плечо.

— Кэтрин, — еще одна попытка, — ты должна понимать…

— Как вы могли? — Она дрожит.

— Просто…

— Нет, нет. — Она смотрит в сторону. — Что вы… — медленно начинает она. — Вы могли подумать, что я?..

— Кэтрин. — Ты приблизился к ней на полшага.

Ее лицо очень бледно.

Хотя ты понимаешь, что будет только хуже, ты придвигаешься еще чуть ближе, чтобы положить руки ей на плечи, притянуть к себе, успокоить.

— Послушай, Кэтрин. Я знаю, что ты чувствуешь. Мне очень жаль…

Ты говоришь спокойно и неторопливо, показывая ей, как глубоко ты тронут. Мгновение, прежде чем продолжить, ты колеблешься.

— Неужели так неправдоподобно…

— Ничего. Не. Говорите. — Ее голос неожиданно становится твердым. Она делает паузу после каждого слова, как будто перед усилием, необходимым, чтобы произнести следующее. — Ничего.

И делает шаг назад.

— Не касайтесь меня больше. Никогда, — добавляет Кэтрин. Затем, после неуверенной паузы: — Ублюдок.

Когда она произносит слово «ублюдок», ты замечаешь, что ее голос чуть-чуть срывается. Вот-вот она заплачет — и тогда ты сможешь прижаться к ней и успокоить.

Ты продолжаешь свое предыдущее предложение, словно ожидал, что она перебьет тебя, а на самом деле все в порядке.

— Неужели так неправдоподобно, — продолжаешь ты, — что я могу испытывать к тебе чувства?

Какое-то время она пристально смотрит на тебя, ничего не говоря. Хороший знак. Она, конечно, не верит тебе. Она удивлена. Но поскольку она молчит, ты продолжаешь:

— Это… — Ты слегка отворачиваешься в сторону, как бы смущенно. — Все идет не так, Кэтрин.

Сейчас ты смотришь ей прямо в глаза; ты искренен.

— Мне не хотелось, чтобы это произошло именно так. Только не так, — повторяешь ты с сожалением, поднимая руку, чтобы она не перебивала. Сейчас ты на самом деле намерен быть искренним.

— Я не хотел, чтобы все так случилось. — Ты говоришь почти горестно, но будто тебе стоит больших усилий не выдать свою горечь — тебе ведь стыдно.

Она все еще не верит тебе — однако слушает. Теперь ты рассказываешь, как много она значила для тебя, «уже когда мы встретились тем утром у лифта». Помнит ли она?

Она кивает, по-прежнему молча.

Ты продолжаешь: ты замечал ее и болтал с ней в холле; потом она стала твоим секретарем. Как трудно было, говоришь ты ей, видеть ее так близко, день за днем — и все же не иметь возможности что-либо сказать. Однако насколько труднее было бы без нее. Понимает ли она, что это значит?