Звучащий свет - [6]

За оконною рамою —

Словно кто-нибудь за руки взял

Что-то близкое самое,

Словно где-нибудь вспыхнуло вдруг

Что-то самое дальнее,

Но открыться ему недосуг, —

Вот и смотришь печальнее.

Лишь озябнешь да смотришь вокруг —

Что за место пустынное?

Что за свет, уходящий на юг,

Приходящий с повинною,

Согревающий вроде бы здесь

Что-то слишком знакомое,

Был утрачен – да всё же не весь,

Точно счастье искомое?

Значит, радость вернётся к тебе,

Впечатления чествуя,

С тем, что выпало, брат, по судьбе,

Неизменно соседствуя,

С тем, что выпадет некогда, с тем,

Что когда-нибудь сбудется, —

И не то чтобы, скажем, Эдем,

Но подобное чудится.

2 октября 1996

«От заботы великой твоей…»

От заботы великой твоей

О таких вот усталых

Сочинителях книг запоздалых

О слетевших с ветвей,

Индевеющих листьях, о тех

Улетающих к югу пернатых,

Что в лесных обитали пенатах

И напелись за всех,

О таком, что потом

Непременно напомнит о прошлом,

От которого жарко подошвам

На ковре золотом,

Пересыпанном зернью росы,

Зачернённом дождями,

Там, где ржавыми вбиты гвоздями

Дорогие блаженства часы,

От заботы о том,

Что томит меня ночью туманной,

Что аукнется тьмой безымянной,

Перевяжет жгутом

Что-то нужное сердцу – а там

Переменит пластинку,

Что тревожит меня под сурдинку,

Что идёт по пятам,

Как-то зябко становится вдруг,

Чаровница-погодка, —

Воровская ли ветра походка

И луны ведовской полукруг

В запотелом окне

Навевают под утро такое, —

Но стоишь, позабыв о покое,

От людей в стороне.

3 октября 1996

«Шум дождя мне ближе иногда…»

Шум дождя мне ближе иногда

Слов людских – мы слушать их устали, —

Падай с неба, светлая вода,

Прямо в душу, полную печали!

Грохнись в ноги музыке земной,

Бей тревогу в поисках истока, —

Тем, что жизнь проходит стороной,

Мы и так обмануты жестоко.

Падай с неба, память о былом,

Припадай к траве преображённой,

Чтоб не бить грядущему челом

Посреди страны полусожжённой.

Лейся в чашу, терпкое вино,

Золотое марево утраты, —

Мне и так достаточно давно

Слёз и крови, пролитых когда-то.

Где-то там, за гранью тишины,

Есть земля, согретая до срока

Тем, что ждать мы впредь обречены —

Ясным светом с юга и с востока.

Не томи избытком доброты,

Не пугай внимания нехваткой, —

В том, что явь не пара для мечты,

Важен привкус – горький, а не сладкий.

Потому и ратуй о родном,

Пробивай к неведомому лазы,

Чтоб в листве, шумящей за окном,

Исчезали века метастазы.

Может, весть извне перелилась

Прямо в сердце, сжатое трудами?

Дождь пришёл – и песня родилась,

Чтобы стать легендою с годами.

16 октября 1996

«Где в хмельном отрешении пристальны…»

Где в хмельном отрешении пристальны

Дальнозоркие сны,

Что служить возвышению призваны

Близорукой весны,

В обнищанье дождя бесприютного,

В искушенье пустом

Обещаньями времени смутного,

В темноте за мостом,

В предвкушении мига заветного,

В коем – радость и весть,

И петушьего крика победного —

Только странность и есть.

С фистулою пичужьею, с присвистом,

С хрипотцой у иных,

С остроклювым взъерошенным диспутом

Из гнездовий сплошных,

С перекличкою чуткою, цепкою,

Где никто не молчит,

С круговою порукою крепкою,

Что растёт и звучит,

С отворённою кем-нибудь рамою,

С невозвратностью лет

Начинается главное самое —

Пробуждается свет.

Утешенья мне нынче дождаться бы

От кого-нибудь вдруг,

С кем-то сызнова мне повидаться бы,

Оглядеться вокруг,

Приподняться бы, что ли, да ринуться

В невозвратность и высь,

Встрепенуться и с места бы вскинуться

Сквозь авось да кабысь,

Настоять на своём, насобачиться

Обходиться без слёз,

Но душа моя что-то артачится —

Не к земле ль я прирос?

Поросло моё прошлое, братие,

Забытьём да быльём,

И на битву не выведу рати я

Со зверьём да жульём,

Но укроюсь и всё-таки выстою

В глухомани степной,

Словно предки с их верою чистою,

Вместе с речью родной,

Сберегу я родство своё кровное

С тем, что здесь и везде,

С правотою любви безусловною —

При свече и звезде.

11–13 июля 1997

II

«Когда в провинции болеют тополя…»

Когда в провинции болеют тополя,

И свет погас, и форточку открыли,

Я буду жить, где провода в полях

И ласточек надломленные крылья,

Я буду жить в провинции, где март,

Где в колее надломленные льдинки

Слегка звенят, но, если и звенят,

Им вторит только облачко над рынком,

Где воробьи и сторожихи спят,

И старые стихи мои мольбою

В том самом старом домике звучат,

Где голуби приклеены к обоям,

Я буду жить, пока растает снег,

Пока стихи не дочитают тихо,

Пока живут и плачутся во сне

Усталые, большие сторожихи,

Пока обледенели провода,

Пока друзья живут, и нет любимой,

Пока не тает в мартовских садах

Тот неизменный, потаённый иней,

Покуда жилки тлеют на висках,

Покуда небо не сравнить с землёю,

Покуда грусть в протянутых руках

Не подарить – я ничего не стою,

Я буду жить, пока живёт земля,

Где свет погас, и форточку открыли,

Когда в провинции болеют тополя

И ласточек надломленные крылья.

1964

«Оттого-то и дружба ясна…»

Оттого-то и дружба ясна,

Что молчание – встречи короче, —

Не напрасно взрастила весна

Петербургские белые ночи.

Сколько песен ни пел я во тьме,

Никого не винил поневоле, —

Я скажу предстоящей зиме:

«Поищи-ка прощения в поле,

Не тревожь ты меня, не брани,

Не забрасывай снегом кромешным,

А наследную чашу верни,

Напои расставанием грешным».

Никогда я душой не кривил —

А когда распознал бы кривинку,