Звучащий свет - [31]

Шрифт
Интервал

При любой отдалённости.
Там холмов и хребтов на ветру
Виноватая складчина,
Там беспечность вступает в игру,
Да и всякая всячина,
С неизбежностью воли морской
И степной безымянностью,
Чтобы вдруг завершилось тоской
То, что кажется странностью.
Сторониться ли нынче хандры
Или сызнова броситься
В эту мглу, что слепа до поры? —
Только с каждого спросится,
Если выбор щедрот неширок
И сильны убеждения
В том, что нет у незримых дорог
Полосы отчуждения.
27 сентября 1996

«Любовь, зовущая туда…»

Любовь, зовущая туда,
Где с неизбежностью прощанья
Не примиряется звезда,
Над миром встав, как обещанье
Покоя с волею, когда
Уже возможно возвращенье
Всего, что было навсегда,
А с ним и позднее прощенье.
Плещась листвою на виду,
Лучась водою, причащённой
К тому, что сбудется в саду,
Что пульс почует учащённый
Того, что с горечью в ладу,
Начнётся крови очищенье
И речи, выжившей в аду,
А там и новое крещенье.
Все вещи всё-таки в труде —
Не предсказать всего, что станет
Не сном, так явью, но нигде
От Божьей длани не отпрянет, —
На смену смуте и беде
Взойдёт над родиною-степью
Сквозь россыпь зёрен в борозде
Грядущее великолепье.
27–28 мая 1997

«Звёзды мерцают над садом и кровом…»

Звёзды мерцают над садом и кровом —
Нечего ждать от юдоли
Кроме сиянья – не славы ль над словом? —
Надо бы сдержанней, что ли.
Как бы подняться и разом укрыться
Там, в этой бездне алмазной?
С кем бы обняться и где бы забыться
Здесь, в темноте безотказной?
Где безопасней и где беспокойней —
Здесь ли, где гаснет преданье?
Там ли, где явь, пусть земной и достойней,
Словно сплошное гаданье?
Некуда плыть мне и некого помнить
Там, в Океане Сварожьем, —
Надо бы сердце надеждой исполнить
Здесь, над степным бездорожьем.
Надо бы душу сберечь напоследок —
Век не ведёт к покаянью, —
Батько мой Орий, старинный мой предок,
Встань за незримою гранью!
Вряд ли когда-нибудь вновь повторится
Путь, что вдали остаётся, —
Всё, что не вправе врагам покориться,
Кровным родством отзовётся.
4 июля 1997

«Где почувствуешь: дорог вдвойне…»

Где почувствуешь: дорог вдвойне,
Хоть и мучил, бывало,
Этот отзвук – и встал в стороне,
Посредине развала
Дождевого – и врос, как тогда,
В отраженья живые
Этих песен, где всё – навсегда
И как будто впервые.
Что-то сдвинулось где-то внутри,
Под уклон покатилось,
Отряхнулось, зажгло фонари
И к тебе обратилось,
Что-то сердце иглою прожгло,
Да и горло пронзило,
Словно там, где любви не нашло,
Никому не грозило.
Позабыть бы о смутах людских
Сквозь душевную смуту,
Говорить бы ещё о таких,
Что бледны почему-то,
Продышать бы во мраке глазок,
Проторить бы тропинку
До поры, что стряхнёт на висок
Золотую крупинку.
Потому-то и медлит число
Появляться за словом,
И с луною былое взошло
Над укладом и кровом —
И в сознанье вошло, наравне,
С непогодою летней,
С этой гостьей, знакомой вполне
И отнюдь не последней.
25 июля 1997

«Жёлтым салютом листья взлетают…»

Жёлтым салютом листья взлетают,
Ну и закат – йод!
Музыка стихнет – и возрастает,
Прошлое влёт бьёт,
Вместе с тоскою где-то витает,
В небе гнездо вьёт,
За сердце, хмурясь, разом хватает,
Яд или мёд пьёт.
Что же, скажи мне, душу питает
Всем, что к судьбе льнёт,
Мысли читает, слёзы глотает,
В бедах своё гнёт?
Что за сиянье в дымке не тает,
Бездну сулит льгот?
Музыка вспыхнет – и прорастает
Ввысь – и любви ждёт.
18 мая 1998

«С песчаным таяньем…»

С песчаным таяньем,
С небесным гласом,
Почти отчаяньем
Пред каждым часом,
Почти парением
Пред мигом всяким,
С таким горением —
Навстречу знакам.
С такою верою —
Навстречу звукам
С их звёздной мерою
Всем снам и мукам,
С такою силою —
Ко всем приметам,
С височной жилою,
Звенящей светом.
27 мая 1998

«Гляди-ка в оба, да не сглазь…»

Гляди-ка в оба, да не сглазь —
Из озарений, из наитий
Она возникла, эта связь, —
Не задевай узлов да нитей.
Из бездны гибельной уйдя,
Она скрепит края столетий —
И только в трепете дождя
Её почует кто-то третий.
Не то сквозь сон она прошла,
Набухнув жилкою височной,
Не то скользнула, как игла,
В укрытье памяти бессрочной.
Песочной струйкою шурша,
Проникла в логово забвенья —
И вот, отвагою дыша,
Судеб распутывает звенья.
Водой проточною струясь,
Она размыла средостенья
И вышла, больше не таясь,
На свет, и с нею – обретенья.
За тканью времени живой
Растенья вздрогнут и воспрянут —
И вскинут вдруг над головой
Свой мир, и ждать не перестанут.
И то и дело, как ни строй
Воздушных замков очертанья,
В единый миг пчелиный рой
Сгустит былые испытанья.
И ты узнал их, видит Бог,
И вновь лицо твоё открыто, —
Они грядущего залог
И настоящего защита.
6–9 июля 1998

«Как в годы нашествий, шуршат…»

Как в годы нашествий, шуршат
Листвою сухою
Деревья – и всё ж не спешат
К хандре, к непокою,
К зиме, что прийти навсегда
Хотела бы снова,
И даже незнамо куда,
Порукою – слово.
Так что же останется здесь?
Журчание струек
Сквозь жар, обезвоженный весь,
Да ворох чешуек
В пыли, у подножья холма,
Да взгляды хозяек,
Да ветер, сводящий с ума,
Да возгласы чаек?
И что же грядёт впереди —
Безлюдье, глухое
К тому, что теснится в груди,
Что есть под рукою,
Что смотрит из каждого дня,
Томясь на безрыбье,
Входя в сердцевину огня
Гремучею сыпью?
И всё же не надо вздыхать
О том, что пропало, —
Ему не впервой полыхать,
Звучать как попало,
Вставать, наклонясь тяжело,
Быть сердцу по нраву, —

Еще от автора Владимир Дмитриевич Алейников
Седая нить

Владимир Алейников – человек-легенда. Основатель поэтического содружества СМОГ (Смелость, Мысль, Образ, Глубина), объединившего молодых контркультурных авторов застойных шестидесятых, отказавшихся подчиняться диктату советского государства. Алейников близко знал Довлатова, Холина, Сапгира, Веничку Ерофеева, причем не только как творческих личностей, но как обычных людей с проблемами и радостями, понятными многим… Встречи с ними и легли в основу этой мемуарной книги.


Тадзимас

Владимир Алейников (р. 1946) – один из основных героев отечественного андеграунда, поэт, стихи которого долго не издавались на родине, но с начала шестидесятых годов были широко известны в самиздате. Проза Алейникова – это проза поэта, свободная, ассоциативная, ритмическая, со своей полифонией и движением речи, это своеобразные воспоминания о былой эпохе, о друзьях и соратниках автора. Книга «Тадзимас» – увлекательное повествование о самиздате, серьезнейшем явлении русской культуры, о некоторых людях, чьи судьбы неразрывно были с ним связаны, о разных событиях и временах.