Звучащий свет - [3]

Невыразимое, земное.

Чью суть не всем дано постичь,

И если речь – в ней ключ и клич,

А может, самое родное.

Давно седеет голова —

И если буйною сперва

Была, то нынче – наподобье

Полыни и плакун-травы, —

И очи, зеленью листвы

Не выцвев, смотрят исподлобья.

Обиды есть, но злобы нет,

Из бед былых протянут след

Неисправимого доверья

Сюда и далее, туда,

Где плещет понизу вода

И так живучи суеверья.

И здесь, и дальше, и везде,

Судьбой обязанный звезде,

Неугасимой, сокровенной,

Свой мир я создал в жизни сей —

Дождаться б с верою своей

Мне пониманья во Вселенной.

14 декабря 1991

«Багровый, неистовый жар…»

Багровый, неистовый жар,

Прощальный костёр отрешенья

От зол небывалых, от чар,

Дарованных нам в утешенье,

Не круг, но расплавленный шар,

Безумное солнцестоянье,

Воскресший из пламени дар,

Не гаснущий свет расставанья.

Так что же мне делать, скажи,

С душою, с избытком горенья,

Покуда смутны рубежи

И листья – во влажном струенье?

На память ли узел вяжи,

Сощурясь в отважном сиянье,

Бреди ль от межи до межи,

Но дальше – уже покаянье.

Так что же мне, брат, совершить

Во славу, скорей – во спасенье,

Эпох, где нельзя не грешить,

Где выжить – сплошное везенье,

Где дух не дано заглушить

Властям, чей удел – угасанье,

Где нечего прах ворошить,

Светил ощущая касанье?

10 июня 1992

«От разбоя и бреда вдали…»

От разбоя и бреда вдали,

Не участвуя в общем броженье,

На окраине певчей земли,

Чей покой, как могли, берегли,

Чую крови подспудное жженье.

Уж не с ней ли последнюю связь

Сохранили мы в годы распада,

Жарким гулом её распаляясь,

Как от дыма, рукой заслоняясь

От грядущего мора и глада?

Расплескаться готова она

По пространству, что познано ею —

Всею молвью сквозь все времена, —

Чтобы вновь пропитать семена

Закипающей мощью своею.

Удержать бы зазубренный край

Переполненной чаши терпенья! —

Не собачий ли катится лай?

Не вороний ли пенится грай?

Но защитою – ангелов пенье.

15 января 1992

«Тому, кто сам уже оставил впрок…»

Тому, кто сам уже оставил впрок

Предтечей речи путаницу строк,

Тому, кто знал приметы одичанья

В загоне от молчанья до звучанья,

Тому, кто сам бывал себе законом,

Нередко – спящим, изредка – бессонным,

Тому, кто ведал то, к чему влечёт

Душа, к чему судьба приволочёт.

Стеченье обстоятельств не считай

Счастливым ни для мыслей, ни для стай

Пичужьих, то летящих на чужбину,

То чувств нежданных вызвавших лавину

В родных пределах, где и так в избытке

В любую пору милости и пытки, —

Не с миру ли по нитке собирать

Надежды на покой и благодать?

И потому – конечно, потому,

Что быть, как все, несладко одному,

Да и вдвоём, и целою плеядой,

Пусть непохожесть явится отрадой

Для сердца, – эти строки адресую

Тому, кто чует истину, кочуя,

Тому, кому сейчас не по себе,

Тому, кто завтра сам придёт к тебе.

10 февраля 1992

«Что же мы видели, глядя сквозь пламя?…»

Что же мы видели, глядя сквозь пламя? —

Семя проросшее? новое знамя?

И в зеркалах отражались мы сами

Вроде бы вниз головой, —

Всё бы искать для себя оправданья,

С грустью бесслёзною слушать рыданья,

Строить в пустыне, как зданье, страданье —

Пусть приютится живой.

Новое знанье и зренье иное,

К сроку пришедшие, ныне со мною,

Время прошедшее – там, за стеною,

Имя – и здесь, и вдали, —

Выпал мне, видимо, жребий оброчный,

Вышел мне, стало быть, путь непорочный,

Выдан в грядущее пропуск бессрочный —

Не оторвать от земли.

10 февраля 1992

«Привыкший делать всё наоборот…»

Привыкший делать всё наоборот,

Я вышел слишком рано за ворота —

И вот навстречу хлынули щедроты,

Обрушились и ринулись вперёд,

Потом сомкнули плотное кольцо,

Потом его мгновенно разомкнули —

И я стоял в сиянии и гуле,

Подняв к востоку мокрое лицо.

Там было всё – источник бил тепла,

Клубились воли рвенье и движенье,

Земли броженье, к небу притяженье,

Круженье смысла, слова и числа, —

И что-то там, пульсируя, дыша,

Сквозь твердь упрямо к миру пробивалось, —

И только чуять снова оставалось,

К чему теперь вела меня душа.

Бывало всё, что в жизни быть могло,

И, как ни странно, многое сбывалось,

Грубело пламя, ливнями смывалось

Всё то, что к солнцу прежде проросло, —

Изломанной судьбы я не искал —

И всё, как есть, приемлю молчаливо,

Привычно глядя в сторону залива,

Где свет свой дар в пространстве расплескал.

17 февраля 1992

«Как мученик, верящий в чудо…»

Как мученик, верящий в чудо,

На острове чувства стою —

И можно дышать мне, покуда

Всего, что могу, не спою.

И вместо кифары Орфея

В руке только стебель сухой —

Но мыслить по-своему смею,

Затронутый смутой лихой.

И кто я? – скажи-ка, прохожий,

Досужую выплесни блажь, —

У нового века в прихожей

Ты места спроста не отдашь.

А мне-то жилья островного

Довольно, чтоб выстроить мост

К эпохе, где каждое слово

Под звёздами ринется в рост.

И всё-таки зренье иное

Дарует порою права

На чаянье в мире земное,

Чьим таяньем почва жива.

17 февраля 1992

«Ты думаешь, наверное, о том…»

Ты думаешь, наверное, о том

Единственном и всё же непростом,

Что может приютиться, обогреться,

Проникнуть в мысли, в речь твою войти,

Впитаться в кровь, намеренно почти

Довлеть – и никуда уже не деться.

И некуда бросаться, говорю,

В спасительную дверь или зарю,

В заведомо безрадостную гущу,

Где всяк себе хозяин и слуга,

Где друг предстанет в облике врага

И силы разрушенья всемогущи.