Звучащий след - [32]

— А вот это мне памятка осталась, заработал тогда, — сказал он, показывая на свою искривленную, выгнутую дугой ногу.

— Размягчение голени, — пояснил он.

Мы помолчали. В лагере все затихло. Волны сонно плескались о берег.

— А какая связь между твоей историей и тем, что случилось со мной у печки? — спросил я.

— Да уж прямо-таки никакой, — заорал матрос. Он вскочил, задыхаясь. — Тебе, дураку, хоть кол на голове теши!

8

Тощая фигура матроса исчезла в темноте, и мне осталась в наследство целая горсть смачных окурков. Я так долго сидел в неудобной позе, что у меня затекли ноги. Я встал и, ковыляя, побрел по лагерю. Из-за гор взошел месяц и, словно краснея от стыда, уставился на людей: почти все они ходили нагишом, спасаясь от блох. Крошечные кровопийцы, притаившись в швах и складках одежды, только и ждали, чтобы броситься на свои жертвы. Это по их милости попал вчера в лазарет бывший учитель: он стеснялся ходить нагишом. Вся его кожа превратилась в сплошной струп. Ну, а меня блохи не беспокоили. Стояла чудесная ночь. Море, горы, лунный свет, горсть окурков да вдобавок припасенный ломоть белого хлеба!

Когда я проходил мимо кухни, меня вдруг окликнул Ахим.

— Это ты, Мюллер? Куда это ты запропастился? Я себе уже ноги отстоял, а тебя нет и нет.

Он понизил голос и доверительно зашептал:

— В Перпиньян прибыла партия интернированных. Среди них Герхард Кортен. Я обнаружил его имя в списках прибывших. Необходимо как можно быстрее организовать его побег!

Я стоял перед Ахимом неподвижный, слегка сутулясь. Месяц светил мне в спину и озарял лицо Ахима. Я видел, как подергивалась его щека — верный признак того, что Ахим в затруднительном положении. Я даже видел, как дрожат его веки. Он был мне близок, словно все эти годы мы прожили вместе и вместе прошли огонь и воду. И тем обидней мне было, что только по недоразумению посвятил он меня в свою тайну. Значит, я так и остался для Ахима чужим. В этот миг он отнял у меня все, что я считал уже своим достоянием. И заранее наслаждаясь его испугом, я сказал со злорадством:

— Приятный сюрприз! Побег Гроте уже и так влетел нам в копейку. А Герхарда Кортена я с детства знаю. И непременно сообщу о нем лагерному начальству, пусть займется им как следует.

Ахим так упруго приподнялся на носках, словно собирался броситься на меня. Он шумно и глубоко вдохнул воздух. Но потом, тотчас же овладев собой, спросил с самым непринужденным видом:

— Ты подслушивал?

— Подслушивал.

— В дюнах стоял?

— В дюнах.

— Сколько же ты хочешь? — От возмущения я онемел.

— Подумай как следует, — сказал Ахим ледяным тоном. — Можешь недурно заработать, да еще голову Герхарда в придачу получишь! Впрочем, — он деланно засмеялся, — Нетельбеку и «профессору» деньги еще тяжелей достаются. Сегодня после обеда они уже начали продавать рукописные памятки с важнейшими датами из биографии деятелей «Третьей империи». Пять франков все удовольствие. Присоединяйся к ним — неплохой заработок.

Настала моя очередь пружинить на носках.

— Ахим!

— Ну, чего тебе?

— Попробуй еще раз сравнить меня с Нетельбеком или с «профессором»…

— И что тогда?

— Тогда я дам тебе в морду.

Наступила тишина, которую нарушало лишь наше дыхание. Ахим стоял словно окаменев. Невыносимо медленно тянулись секунды. Наконец он сказал:

— Ну что ж, валяй!

И тут я окончательно растерялся: я услышал его приглушенный смех. Это было уже не тонкое блеющее хихиканье, нет, он смеялся от души и говорил с веселым озорством:

— Ну, валяй, чего стоишь!

— За что же? — спросил я, стыдясь того, что в голосе моем слышатся слезы.

— А за то, что я скотина.

Он схватил меня за плечи, потряс и, подхватив под руку, потащил за собой. Мы остановились возле самого камыша и уселись на землю. В мягком свете месяца камыш казался иссиня-черным. Темный свод неба словно покоился на стрельчатых стеблях, тянувшихся стеной до самого горизонта. Ахим указал рукой на месяц, бледный лик которого проступал сквозь колючую проволоку, и сказал с усмешкой:

— Того и гляди исцарапает себе нос.

Я промолчал.

У Ахима трезвый разум и смутные чувства переплетались самым странным образом. Так, несколько дней назад он потребовал, чтобы я распластался на животе и раскинул руки. Я поднял его на смех. «Нет, ты попробуй, — уговаривал он меня. — Знаешь, кажется, будто обнимаешь всю землю». В конце концов я уступил, чтобы сделать ему приятное. Но сколько я ни старался обнять весь мир, мне это не удалось. Зато в рот мне набился песок. Я долго отплевывался и ругался на чем свет стоит. Ахим был очень смущен.

В другой раз он сказал мне: «Вот ложись на спину и старайся смотреть только на небо. Небо, брат, что зеркальная линза: ловит все твои мысли и сводит их, словно в фокусе».

Я улегся на спину. «Только не скашивай глаза на кончик носа или на ресницы, иначе все пойдет насмарку», — пояснил Ахим.

Через несколько секунд у меня начали слезиться глаза. Больше он уже не приставал ко мне со своими опытами.

Я придвинулся к Ахиму.

— Закуришь? — и вытащил самый большой окурок.

Он чиркнул спичкой. Вспыхнул прямой, немигающий огонек.

— Что это за историю рассказал тебе матрос? — спросил Ахим.