Звучащий след - [14]

Но все оказалось напрасно: Бобби не притронулся к костям. Я на его месте тоже не стал бы их грызть. Брать еду из рук такого типа, как я? Нет, лучше голодать!

История эта началась несколько дней назад, с появления в нашем бараке «профессора». Он вошел к нам с мешком в руках и выразительно посмотрел на Бобби. «Профессор» не сказал ни слова, но каждый и без того понял, какая участь ожидает собаку. Никто не шевелился. Затаив дыхание, мы не сводили глаз с огромного человека и маленькой собаки, которой был уготован мешок. «Профессор» поднял руку, словно призывая к молчанию неистовствующую толпу, хотя все мы и так молчали.

— Через несколько минут, — начал он, окинув нас беглым взглядом, — пес хорошенько наглотается воды, и ему будет крышка.

Он произнес это очень убедительно. Но кое-кого ему так и не удалось убедить — самого Бобби. Никогда еще мы не видели пса в такой ярости. Шерсть у него встала дыбом, он поводил своими огромными отвислыми ушами и, вытянув вперед тупую морду, поставив торчком короткий хвост, медленно теснил «профессора».

— Все дело в эпидемии, — оправдывался «профессор».

Но Бобби, который явно не подозревал, что является рассадником заразы, не оставлял свою жертву. Быть может, ему передалось наше безмолвное волнение, — громко ворча, он прижал «профессора» к стене барака. Нельзя было не смеяться: огромный тучный человек трепетал перед тощей собачонкой.

Я и раньше знал, что три центнера живого мяса, составляющие «профессора», непрестанно дрожат от страха перед микробами. Я ни разу не видел, как он пьет воду, потому что кипяченой в лагере не было. Чтобы хоть немного утихомирить терзавшую его жажду, он по многу раз в день обливался у колонки, где Том в поте лица своего качал насос. Таким способом «профессор» надеялся уберечься от дизентерии. Осторожность его, по сути дела, была разумна, лекарств у, нас не было. Но картина, которую я увидел сейчас, — здоровенный, что твой бык, толстяк прижался к стене, и его жирные щеки трясутся от страха: ведь, коснувшись собаки, он неминуемо заболеет, — эта картина лишила меня всякого самообладания. Я хохотал. Я выл. Мы гоготали и ржали на все лады.

Только двое не смеялись — «профессор» и Ябовский.

— Отзовите собаку, — заорал «профессор», когда мы угомонились.

Я скосил глаза на Ябовского. Кожа на его скулах натянулась до предела: вот-вот лопнет. Каждая черточка посеревшего лица выдавала волнение, и по дрожанию разветвленного шрама над его верхней губой я догадывался, что творится в его душе.

— Отзовите собаку, — повторил свое требование «профессор», и в ответ на это Ябовский издал какой-то гортанный звук, заставивший собаку тут же вернуться к хозяину. Теперь Ябовский с собакой на руках, выдвинув вперед здоровое плечо, стоял лицом к лицу с «профессором».

— Ого! — засопел «профессор», размахивая мешком. — Я пришел сюда по поручению коменданта.

Ябовский выплеснул в «профессора» целый поток невнятных слов. Они просачивались сквозь его искалеченные губы, как озлобленный писк затравленной крысы.

— Катись к черту со своим комендантом! — крикнул Мюллер.

Кричали все. Поднялась суматоха: «профессора» оттащили от Ябовского и посоветовали ему как можно скорее убраться. Но «профессор» поглядел на нас сверху вниз и заявил, что никуда не уйдет. Мне кажется, во всем бараке я был единственным, кто понял, что происходило в этом человеке. Он воплощал Закон. Он явился по поручению коменданта, и его требование имело силу документа — оно было, можно сказать, подписано и снабжено печатью.

Я весь напрягся от ожидания: у кого же из этих людей хватит мужества защитить собаку от «профессора», несмотря на то что за ним — власть? Это сделал Ахим. Мне кажется, именно этого я и ждал. Ведь это наш Ахим осмеливался читать, рацеи повару, если тот ленился прикрыть котел и мы стачивали себе зубы о налетевший в похлебку песок. Это Ахиму пригрозил комендант, что закует его в кандалы, если он еще раз осмелится приставать к нему со своими требованиями. Но Ахим все же пошел к нему снова и выудил у него порошок белладонны для одного нашего больного, которого измучила дизентерия.

Если и был на свете человек, заслуживший имя «товарищ», то именно Ахим, и все это знали.

Он легонько похлопал «профессора» по жирной груди, словно давая ему понять: «Ты славный парень, но я хочу сказать тебе несколько слов».

— Надеюсь, вы разрешите нам освободить собаку от земного существования со всеми надлежащими церемониями? — так начал Ахим свои дипломатические переговоры.

«Профессор» благожелательно взглянул на него. Во-первых, к нему обращался с просьбой не кто-нибудь, а Ахим. Во-вторых, среди нас поднялся ропот, мы сочли Ахима отступником. «Профессор», согласившись вопреки нашей воле с его предложением, тем самым доказал бы, что закон все-таки что-то значит. В конце концов он сказал:

— Боже милосердный, к чему вам устраивать с этой тварью такой спектакль? Каждая лишняя минута, которую проживет этот пес, может погубить нас с вами.

Мы захихикали, но Ахим ответил с полной серьезностью:

— Дайте нам хоть немного времени. Мы бросим жребий: не может же весь барак насытиться одной собакой.