Звонок из полиции - [2]

— Как видишь, нет. Пожалуй, я уже понимаю, как все произошло. Тут ты, эти свертки, дверная колонка — вот я и не увидел. Едущий навстречу велосипед — довольно маленький предмет, вот я его, наверное, и проглядел.

— Ну вот, — подхватила жена, — если он записал наш номер, вот тебе и оправдание.

— Да какое это оправдание, — сказал Кенвуд. — Не уверен, что дорога свободна, не имеешь права переезжать. Мне следовало учитывать, что у меня сужено поле зрения и что там вполне может оказаться велосипедист.

— Впрочем, ему, наверное, было не до того, чтобы еще записывать наш номер. Поди, мы уж ярдов на пятьдесят отъехали, прежде чем у него нормально забилось сердце.

— А если он его все же записал, представляешь, каким я буду выглядеть дураком. И надо же, именно сегодня. Подумать только, как это могли бы использовать мои противники.

— Если сегодня все кончится успешно, это не будет иметь ровно никакого значения.

— Ты думаешь? Они так на мне отыграются, как никогда. Хотя бы просто из злобы. Зачинатель кампании признает себя виновным в невнимательном вождении! Победой или поражением закончится сегодняшний эксперимент, я просто не могу представить себя на посту министра транспорта, когда против меня такое дело!

— Но почему непременно признавать себя виновным?

— Да потому что я виноват. Отрицать все было б еще хуже.

— Ничего, не унывай. Вряд ли он разобрал наш номер.

Она переменила тему разговора, но ее муж все еще размышлял над происшествием. Если человек записал номер, он бросится в ближайшее отделение полиции.

«Только что меня чуть не сбила машина, — скажет он, — но, к счастью, я записал номер. Водитель рванул».

Он, разумеется, не «рвал», но любой, кто попадал в более или менее подобную ситуацию, наверняка подумает, что он рванул. И так и скажет. Сержант запишет номер и сверит его в муниципалитете, где зарегистрирована машина, после чего к нему пришлют полицейского.

«Извините за беспокойство, сэр, — скажет полисмен, — но мне поручено расследовать одно происшествие на перекрестке Бигнэл-роуд и Хэмпшир-стрит. Велосипедист заявил…» и т. д. и т. п., пока наконец не спросит: «Машина вроде бы зарегистрирована на ваше имя, сэр. Вы не скажете, кто в это время был за рулем?»

Ну ему бы пришлось признать, что он сам. О том, чтобы увильнуть или отказаться отвечать, и думать нечего. Велосипедист, безусловно, не сможет его опознать, но, весьма вероятно, скажет, что машину вел мужчина. Сделать вид, будто это был какой-то другой мужчина или что он понятия не имеет, о чем полисмен говорит, нельзя. Придется во всем чистосердечно признаться, тогда и оправдываться будет легче. Он подчеркнет, если нужно, как легко ближний предмет может сузить поле зрения. Иногда даже фонарный столб может заслонить от тебя такую громадину, как автомобиль. Но в таком случае ему, разумеется, возразят, что ему бы не следовало переезжать. И конечно, не следовало. К судебной ответственности его, возможно, и не привлекут. Впрочем, а как же иначе? Выйдет конфуз, если кто-нибудь прослышит об этом. «Не может ли министр юстиции разъяснить Палате, почему против нашего достойного друга, представляющего здесь Андревуд, не возбуждено никакого дела?» Значит, стоит ему только признать, что за рулем сидел он, как все будет проще простого. И ведь придется признаться. А заголовки в газетах! О боже!

— Какую ты бы хотел посмотреть, милый? — спросила жена.

Она говорила о пьесах. Они собирались отпраздновать годовщину свадьбы — сходить в театр. Он не слышал ни единого ее слова. Каким-то образом он сумел переключиться с велосипедиста и потолковать о предстоящем мероприятии, но далось это ему с большим трудом. Стоит только тревоге прокрасться к тебе в голову, как она разрастается до ужасающих размеров. Пока он рассуждал с женой о пьесах, он на несколько минут отвлекся.

Потом мгновенно переключился назад — к полицейскому на пороге его дома. Но, полно, придет ли он?

Запомнил ли человек его номер? Когда он об этом узнает, пройдет 14 дней. Он отдавал себе отчет в том, что человека нельзя обвинить в неосторожном вождении, если не предупредить его на месте нарушения или если в течение 14 дней после происшествия ему не пришлют повестку или предупредительное письмо. 14 дней! Как же он вынесет 14 дней таких мук, какие он пережил за последние несколько минут? Каждый звонок в дверь — а вдруг это полицейский? Каждый раз, когда вернется домой, — не заходил ли полисмен в его отсутствие?

Впрочем, человек ведь мог и не запомнить его номера. Поди-ка разбери номер удаляющегося автомобиля, если только не хватишься вовремя, пока он совсем близко. Возможно, жена и права. Человек, наверное, был так потрясен, что подумал об этом, когда было уже слишком поздно. Ему стало стыдно за эту мысль, особенно потому, что надеяться на то, что случилось именно так, он не мог. 14 дней подобных мук, подумал он. Выдержу ли я? А мука самая настоящая. Но это же смехотворно, сказал он сам себе. Ты же никого не убил и банк не ограбил. Немножко сплоховал, только и всего. Никто не пострадал. Причем такое могло случиться с кем угодно. Да, но ведь кто-то чуть не пострадал. Мог быть убит. Именно так и убивают людей. Из-за того, что кто-то оказался недостаточно внимателен. Именно так он выразился в телепередаче: «Из-за того, что кто-то оказался недостаточно внимателен». Нет, с ним этого не должно случиться, пусть с кем угодно, только не с ним. Иначе он станет посмешищем в глазах всего света. «Всего лишь малая толика дополнительного внимания, — вспомнил он собственные слова. — Она не будет стоить вам никаких денег. И отнимет секунду или две вашего времени. Но если вы ею пожертвуете, будут спасены тысячи жизней. Я обращаюсь ко всем вам…» Он выключил эту мысленную передачу в мозгу. Это было бы ужасно. Он, из всех людей именно он не уделил другим той самой толики дополнительного внимания, пожертвовать которой сам же их призывал. И из всех дней именно в этот день.