Звонкий колокол России . Страницы жизни - [20]

«Ежели б государь дозволил мне жить где хочу, не въезжая в столицы, я бы приехал в Загорье. И может, несколько месяцев были бы мы вместе. А после — после можно бы и умереть, даже не видевши Италии…» Так, горькой шуткой, отзывался он на всевозможные планы и раздумья любящей Наташи.

Над обоими то сгущались тучи, то прояснялось небо судьбы. Ведь драматичным было самое начало их сближения. Накануне его ареста они шли вдвоем мимо кладбища и толковали об участи уже схваченного Огарева. После томительного следствия и вынесенного Александру приговора Наташа получила позволение навестить осужденного, проводить в ссылку. Их тянуло друг к другу, но он тогда считал своей избранницей не ее, а в Натали видел лишь сестру и близкого по духу человека. Глубже они узнали друг друга только в письмах. И, как это нередко бывает, разлука даже помогла им. Все произошло, как в старой поговорке, где разлука сравнивается с действием ветра на огонь: малую любовь гасит, большую — раздувает.

Наташиным отцом был брат Ивана Алексеевича, Александр Алексеевич Яковлев, один из последних петербургских вельмож екатерининского времени, камергер и сенатор. Он занимал одно время должность обер-прокурора святейшего Синода. В Москве ему принадлежал тот дом на Тверском бульваре (ныне № 25), где родился Герцен. О матери Наташи, Аксинье Ивановне Захарьиной, известно мало. По некоторым документальным данным, у нее была еще другая фамилия — Фролова. Какая из этих двух фамилий — Захарьина и Фролова — была девичьей, а какую она получила в замужестве, не установлено. По-видимому, она была крепостной женщиной в петербургском доме А. А. Яковлева. Сохранилось ее изображение — молодая, изящно одетая, с тонкими, интеллигентными чертами.

Впоследствии Наталья Александровна писала:

«Воспитание началось с того, что меня убедили в стыде моего рожденья, моего существованья, вследствие этого — отчуждение от всех людей, недоверчивость к их ласкам, отвращение от их участия, углубление в самое себя, требование всего от самое себя».

В самом деле, в Москве она очутилась случайно, потому что после смерти Александра Алексеевича Яковлева его «законный» сын и наследник Алексей (двоюродный брат Александра Герцена и родной брат Наташи по отцу, по прозвищу Химик) отослал из Петербурга в деревню всех своих бесправных родственников и домочадцев покойного отца, в том числе и Аксинью Ивановну с маленькой Наташей и другими детьми. Наташа попалась на глаза княгине Марии Алексеевне, и… началось ее существование в доме на Малой Бронной и в Загорье.

Но вот из девочки-приживалки выросла барышня. Княгиня-тетка стала по-своему намечать устройство ее судьбы. Обещала приданое при условии полной покорности. Конечно, о собственном мнении или о своем выборе и речи не было! Сватали Наташу то за состоятельного полковника, то за некоего молодого офицера, да еще увлекся было Наташей Егор Герцен, брат Александра по отцу.[6]

От всех этих тревог, препятствий и опасностей, волновавших ссыльного Александра, уже считавшего Наташу бесповоротно своей, любовь только крепла. Наконец следует в 1838 году перевод Герцена из Вятки во Владимир благодаря заступничеству поэта Жуковского.

Рискуя грозными для ссыльного последствиями, Александр Герцен тайком кидается из Владимира в Москву для первого свидания с любимой, разумеется, тайного. Следует полоса непрерывных хлопот, хитростей, обходных маневров и… с помощью друзей удается оформить Наташины документы, действительные для венчания. Снова Герцен тайком мчится в Москву по Владимирскому тракту, встречается в Перове с невестой, тайком покинувшей дом тетки, везет ее в ямщицкой тройке в свой Владимир на Клязьме и с разрешения архиепископа владимирского и суздальского Парфения венчается с Натальей Захарьиной в маленьком храме Ямской слободы, в трех верстах от города.

Пошли материально суровые будни молодоженов. Им предстояло еще добиться прощения родных, построить свое несложное хозяйство и готовиться к той деятельности, для которой был рожден Герцен. Ведь Белинский скоро узнает его лично и скажет: «У тебя страшно много ума, так много, что я не знаю, зачем его столько одному человеку…» «Мы смело можем поздравить публику с приобретением необыкновенного таланта в совершенно новом роде». А про молодую жену Герцена Белинский высказался так: «Что за женственное, благороднейшее создание, полное любви, кротости, нежности и тихой грации! И он стоит ее!»

Владимир на Клязьме знаменит своим расположением на Печерней горе, подобно Киеву. Это был один из живописнейших городов средней России, еще не отсеченный тогда железнодорожным хозяйством от речной поймы. Он утопал в вишневых садах и зелени, славился древними архитектурными памятниками — соборами. На Герцена особенное впечатление производил Дмитриевский, одноглавый, пластичный и задумчивый в своем белокаменном кружевном узоре. Герцен встретил среди губернских деятелей сочувственное отношение и впоследствии вспоминал владимирский период своей жизни как счастливую полосу, которую мало омрачали даже материальные неудобства и трудности: отец на первых порах не увеличил небольшого вспомосуществования — одна тысяча рублей в год, — установленного для сына-холостяка. Жалованье же на службе в губернаторской канцелярии было ничтожно мало.