Звонарь - [16]

И судьба тоже неоднократно предупреждала его. Ведь он все время чувствовал, что его преследуют, освежают и сжигают эти губы, словно они были одновременно цветком и пламенем. Это было неизбежно. Теперь с этим ничего нельзя было поделать. Это длилось минуту, но эта минута соединила их в вечности.

Борлюйт считал, что он принял на себя известное обязательство. Он будет жалким осквернителем этих губ, если он отречется от них. Он мысленно называл Барб своей невестой и женой. Ему ни разу не пришла мысль увернуться от исполнения того, что он считал своим долгом, хотя в вечер поцелуя они не скрепили свою любовь никаким обещанием, никакой клятвой. Это ничего не значило. Было достаточно и поцелуя. Прикоснувшись губами к красным восковым губам, Жорис запечатлел их клеймом нерушимого договора.

Он и не думал отрекаться. Он решился. Он пошел к старому антикварию.

– Я пришел к вам, дорогой друг, по важному делу…

– Как торжественно! Что такое?

Борлюйт смутился… Он обдумал раньше, как приступить к разговору, но в эту минуту забыл про все.

Он почувствовал себя растроганным, впал в сентиментальность.

– Уже давно мы стали друзьями!

– Пять лет, – сказал Ван Гуль. – Этой датой помечен мой старый дом – дата его реставрации и нашей дружбы.

Начало было удачно. Борлюйт воспользовался этим.

– Хотите, чтоб мы стали еще лучшими друзьями, еще больше сблизились?

Старый антикварий взглянул на него с недоумением.

– У вас две дочери… – продолжал Борлюйт.

При этих словах лицо Ван Гуля передернулось, его глаза слегка блеснули.

– Ах, нет! Будем говорить о другом! – прервал он резко, словно охваченный страшной тревогой.

– Почему? – настаивал Борлюйт.

Не объясняя в чем дело, антикварий продолжал, волнуясь все бол мне:

– Это бесполезно… Прошу вас… Годлив не думает больше об этом… Годлив не выйдет замуж… Она хочет остаться со мной… Дождитесь, по крайней мире, моей смерти…

Лицо Ван Гуля выражало тревогу и бесконечную скорбь.

Совсем теряя голову, он стал жаловаться, изливать свое горе:

– Это должно было случиться! Это было неизбежно! Любовь заразительна, хотя моя славная Годлив искусно скрывала свою тайну. Только я знал о ней. Из ее слов я узнал больше, чем знала она сама. Мы все говорим друг другу. Но она отреклась… Она забыла о своей любви, чтоб остаться со мной, не покидать меня, одинокого старика, не быть виновницей моей смерти… потому что я умру, если она уйдет от меня. И вот теперь вы ее тоже любите. Что со мной будет? Я останусь один. Нет-нет, не отнимайте у меня Годлив!

Старый антикварий умолял, сложив руки. Его приводила в ужас угрожавшая ему опасность. Он повторял без конца имя Годлив, как скупой сумму денег, которую у него хотят взять.

Борлюйт был поражен этим открытием и силой отцовской любви, выражавшейся в раздирающих душу криках, со страстной нежностью. Слова Ван Гуля лились, как струи прорвавшегося источника. Он был охвачен таким отчаяньем, что Борлюйт не мог прервать его и сказать, что он ошибался.

Когда Ван Гуль приостановился, он сказал поспешно:

– Но ведь я люблю Барб! Я прошу вас отдать мне Барб!

Почувствовав себя избавленным от опасности, которая, как он думал, угрожала ему, Ван Гуль бросился к Жорису и обнял его. Он плакал и смеялся в одно время. Он склонил голову к плечу своего друга, словно счастье его было чересчур велико и подавляло его, как тяжелое бремя. Он, не переставая, повторял одни и те же слова голосом лунатика:

– О, да… да! не Годлив… не Годлив…

Он немного пришел в себя. Значит, дело шло о Барб. Какое счастье! Понятно, он согласен, он с радостью отдаст ее.

– Пусть она сделает вас счастливым! Вы заслуживаете счастья. Как я мог это предвидеть?

Ван Гуль задумался и снова повернулся к Борлюйту.

– Значит, вы не знали? – спросил он, словно все еще не веря словам Борлюйта. – Вы не догадывались, что Годлив любила вас в прошлом году… Она так страдала, бедняжка! Она пожертвовала собой ради меня. Теперь это кончено. Но любит ли вас Барб, говорила она вам об этом?

Борлюйт ответил утвердительно.

Старый антикварий был удивлен. Как могло случиться, что обе сестры, одна за другой, были влюблены в Борлюйта?.. Впрочем, это естественно. Они мало видели мужчин, живя замкнутой жизнью девушек без матери. Борлюйт привлекал их: он пользовался успехом, перед ним открывалась блестящая карьера, его имя было популярным. Но к счастью, все кончилось хорошо. Он влюбился в Барб и женится на ней. Ван Гуль немножко омрачился: не сделает ли она несчастным этого благородного Борлюйта, которого он уже любил, как собственного сына… У нее был капризный, раздражительный характер. Она была комком нервов, и во время припадков ее мысли и чувства затемнялись. Ван Гуль недолго об этом думал. «Любовь и возраст исправят ее», – заключил он. Он сиял от счастья при мысли, что Годлив останется с ним. Она стала ему еще дороже, словно она не рассталась с ним только благодаря чуду.

– Никогда не говорите об этом Годлив, – сказал он, – тем более Барб. Пусть это умрет между нами! Как если б я ничего не говорил вам, как если б этого не было…

Борлюйт не был взволнован этим открытием. Все молодые девушки всегда увлекаются. Они забавляются глиняными слепками счастья, в ожидании великой статуи любви, верность которой они сохраняют до дня смерти. Кроме того, он всецело принадлежал Барб. Он чувствовал себя связанным с ней. Из легкого поцелуя вырос долг всей жизни. Ему казалось, что этот поцелуй, длившийся не дольше минуты, слил их в одно существо.