Звезды зреют на яблонях - [7]

Некоторые авторы считают, что «…сия Царица сохраняла весьма прилежно одного аспида, которого золотым прутиком раздраживши, заставила таким образом угрысть ей левую руку; другие говорят, что она в корзинке, принесенной ей с фигами, сыскала аспида, и в первых движениях своей радости благодарила тень Антония, как бы почитая это посланным с небесного жилища от него подарком, и что она в скором времени после того принудила аспида уязвить себя, и что однако сего аспида никому не удалось видеть. Есть несколько таких писателей, которые полагают, что Клеопатра имела большую булавку, на конце коей был яд, и коея ужаление причиняло скоропостижную и безболезненную смерть. Некоторые наконец повествуют, что она имела сокрытый в волосах своих золотой маленький футляр, в котором она всегда сохраняла яд. Все сии догадки отвергаемы быть не могут…».

Это цитата из небольшой книжки «Жизнь Клеопатры, египетской царицы», написанной графом Ю. Ланди и переведенной Максимом Левицким в Москве в 1811 году.

Поезд идет в Асуан.

— Чего кричишь? Ну, чего кричишь? — грубовато-ласково мать уговаривает разревевшегося мальчугана. Тот не унимается. Сейчас он заработает шлепок. Это уже ясно! Девочка с пухлыми ножками, очень нарядная. Мать завязывает на ее кудряшках большой белый бант. Ребятишки бегают по вагону, пускают заводных лошадок… А за окнами — Африка. Женщины едут в Асуан, в самую южную часть Египта, чтобы обнять мужей, показать им ребятишек, угостить солеными грибками, черным ржаным хлебом…

В вагоне прохладно. Окна закрыты герметически, жара сюда не проникает. Работает «кондишен», подает охлажденный воздух, и пассажиры чувствуют себя отлично. А ребята — они еще и географии не знают, еще не стоят у них перед глазами контуры Африканского материка на голубой карте полушарий. Их нисколько не волнует, что поезд идет именно по этому желтому материку и за окнами пальмы. Уже созрели финики и висят большими, круглыми гроздями, будто подвешенные к деревьям авоськи. К железнодорожному полотну подступают заросли бананов с огромными, нежно-зелеными, растущими от самой земли трехметровыми листьями. Но никого не удивляет, что за окнами не березы, не колючие кусты русской, дикой, лесной малины, а эта диковинная растительность. Ребятишки играют в мяч, бутуз на коленях у молодой белокурой мамы, почти девочки, запихивает в рот соску. А поезд идет вдоль Нила. Нил разлился, заполнил всю долину, разделил одну великую пустыню на две — Аравийскую и Ливийскую, — и обе они лежат безжизненными океанами, видны из окон вагона.

Из воды торчат пальмы, торчат разломанные печи для обжига кирпича, из которых кирпич еще не вынут. Бредут по пояс в нильской воде женщины с корзинами на головах; ставят на мелководье сети совсем голые, темнокожие нубийские рыбаки. И черно-лиловые блестящие буйволы высовывают из воды головы…

На станции Асиют из поезда выходят почти все пассажиры. Поезд пуст. В городе университет. Ехали студенты. Я видела в окно почти от самой платформы уходящую вдаль аллею тополей, как у нас на Украине, и по аллее к поезду из глубины жары приближался фаэтон. Потом я узнала: встречали профессора из Москвы, который в асиютском университете должен вести кафедру машиноведения.

Не знаю, существуют ли труды по вопросу об избирательной способности человеческого глаза? Я попробую кое-что об этом сказать.

Сначала глаз фиксирует только крупные планы: пальмы, заросли бананов, на горизонте пески… Никаких подробностей, — только то, что поражает сразу. Потом, оказывается, есть еще колодец с «журавлем». На длинном конце — круглый ком глины — грузило. Воду из колодца женщины носят не в ведрах, на коромысле, или, скажем, в кувшинах на головах, а в больших металлических банках из-под консервов или монпансье.

На белых стенах мазанок рисунки, как бы сделанные детской рукой: верблюд, пароход и поезд. Это означает, что хозяин побывал в Мекке, и тут все виды транспорта, которыми ему пришлось пользоваться. Иногда на стене с маленькими оконцами, косыми, мутными от пыли, изображен горшок с одним цветком и девочка с косичками. Это жених украсил дом невесты. Он старался передать то, что рисовало его счастливое воображение: цветок и ребенок. На одной из станций сильно и приторно пахло. Это был городок, где кроме маленького деревянного храма с мумией крокодила есть еще сахарный тростник, и все тут подчинено сахару. Это можно понять даже не выходя из вагона.

На платформе было шумно, все спешили. К человеку в темных очках и элегантном светлом костюме, стоявшему как-то особняком, подходили люди с портфелями. Было видно — он дает какие-то указания. Его лицо выражало непререкаемость, надменную снисходительность. Возможно, это был владелец сахарного завода. Впрочем, люди, обладающие большой властью и большими деньгами, редко выглядят всесильными богачами, им просто это не нужно… Затем потянулись пустые поля. Сахарный тростник уже был срезан. Он лежал так, как мог бы лежать хворост…

А храбрые жены ехали к мужьям из Москвы, Кривого Рога, из Волжского — маленького городка на великой реке, — жены экскаваторщиков, бульдозеристов, подрывников ехали в пустыню Нубии, пересекали весь Египет и деловито покрикивали на расшалившихся ребятишек.