Звезды зреют на яблонях - [3]

Пожалуй, самое сильное чувство, которое испытываешь в такой поездке, — это горечь от несовершенства мира.

Нельзя, чтобы глаза у детей затягивали бельма трахомы, — я это видела в Фесе, одном из городов Марокко, — и хоронить как того, в Тунисе, тоже нельзя, и нужно, чтобы девушки были счастливы…

Огромное здание одним своим крылом выходит на набережную Яузы. Здание еще не достроено. Оно будет значительно больше. Здесь помещаются Государственный комитет Совета Министров СССР по внешним экономическим связям и подведомственные ему четыре всесоюзных объединения.

Отсюда, от здания на набережной, как бы расходятся нити нашей помощи, нашего доброжелательства.

— Где бы вы хотели побывать? — спрашивает меня один из руководящих работников комитета, когда я вхожу в его кабинет. — Сегодня из одесского порта должен выйти пароход «Вторая пятилетка», который направляется к берегам Индии. Он везет оборудование для пусковых объектов Бхилайского металлургического комбината. К его отплытию вы уже опоздали. Может быть, вы хотите присутствовать на встрече с цейлонскими специалистами? Это будет тут, у нас. Мы помогаем Цейлону выкорчевывать джунгли, потом на этих местах будет рис.

…Сколько километров отделяют Цейлон от берегов Гвинеи?

Я спускаюсь по лестнице на два марша и оказываюсь в Гвинее.

Та группа советских специалистов, которая вылетает в Конакри сегодня, не ставит перед собой задачу искать алмазы или золото. Но то, что должна сделать она, не менее сложно.

Молоко! Да, эти люди должны сказать гвинейцам, что следует предпринять для того, чтобы их ребятишки могли пить не только молоко кокосовых орехов, но и самое обыкновенное, коровье, которое одинаково необходимо для здоровья детей во всех странах мира.

Монголия.

— Что ж вы опаздываете? — говорят мне. — У нас же тут было интереснейшее дело: обмен письмами.

— А что за письма?

— Одно письмо о командировании в Монголию большой группы советских специалистов, начиная от кондитера и кончая преподавателем музыки, и второе — о нашей помощи в организации факультета механизации и электрификации сельского хозяйства при Сельскохозяйственном институте в Улан-Баторе.

Из Монголии я перехожу в Египет. Это тут же, тоже рядом.

Главный советский эксперт по строительству Асуанской плотины имеет вид сосредоточенный и, вероятно, — не очень расположен к беседам. Чтобы как-то начать разговор, я задаю необязательный, первый попавшийся вопрос: давно ли он в Москве?

— Если бы в Москве! — неожиданно он смеется. — Да мне, пришлось побывать на одиннадцати заводах, где изготовляют оборудование для нашей стройки. Ведь у нас свои особые требования. Вот я и пришел сюда об этом поговорить, просветить наш народ на сей счет.

Он приглашает меня сесть. Возможно, ему даже приятно немного оторваться от напряжения деловых разговоров.

— Вы не бывали в Асуане, не знаете тамошней обстановки. А там все особенное, начиная от адского солнца и кончая адскими грунтами. Там скала такой твердости, что гусеничные траки снашиваются за каких-нибудь два-три месяца и рвутся, как веревки. Вот и приходится хлопотать, чтобы для нас траки изготовляли из металла особого качества, устойчивого против стирания. А потом — смазка. Ведь по обе стороны Асуанской плотины лежат величайшие пустыни. Оттуда летит пыль, пульверат. Этот несчастный пульверат превращает все смазочные материалы в наждачную мазь. Вместо того чтобы предохранять части наших машин от снашивания, она ускоряет снашивание.

Он смотрит на меня победоносно, как будто даже гордясь этим дьявольским пульвератом, какого нет нигде, кроме как у него в Асуане.

— А солнце? Посмотрел бы я, как бы вы себя чувствовали под этим солнцем! Вы можете представить, в каких условиях должен работать человек на дизельном экскаваторе?

Прежде чем наш экскаваторщик подымется к себе в кабину, он надевает особые рукавицы, чтобы не обжечь руки о поручни, — так раскален металл. У него в кабине знаете какая жара? Больше двух часов проработать в такой жаре невозможно. Физиологически немыслимо. Человека нужно вытащить, положить на землю и поливать водой. И чтобы в это время на его место сел другой. И так каждые два часа. Это вам не Волгоград. Конечно, и там были свои трудности. Это — Египет!

Мой собеседник стоит опершись о край стола, плотный, высокого роста человек, а за его спиной, невидимый, но ощутимый, как бы возникает гигантский задник: почти черные гранитные скалы, камень, раскаленный до такой степени, что он лопается. Нил, скованный этими каменными выступами. И… ни одного кустика.

Он продолжает:

— Более ста советских заводов приняли заказы на оборудование и материалы для Асуана. Это должны быть такие материалы, такое оборудование, чтобы можно было на него положиться, чтобы машины работали как нужно, при этой асуанской жаре. Поэтому заводские лаборатории тоже подключились к нашему делу…

Маленькая секретарша шепчет ему что-то на ухо, он протягивает мне руку:

— Простите, мне пора. Будете на Асуане, прошу ко мне. — Он оглядывает меня, чуть улыбаясь: — Но по дружбе — не советую! Фараоново пекло!

…Шесть часов вечера. В здании на набережной рабочий день окончен. Вернее, он переместился туда, откуда отправляются поезда с грузами, пароходы с грузами, откуда вылетают советские люди с миссией дружбы и помощи.