Звёзды в сточной канаве - [5]

Он был в форме, но китель уже заметно съехал на сторону. Офицер шатался по вагону с начатой бутылкой джина, как мы с Михой недавно, в поисках компании, с кем бы её допить. Но моя компания явно не была расположена продолжать банкет. Нас со старшим лейтенантом прогнали на моё место, рядом с туалетом. Я занимал нижнюю полку, на соседней располагался Михаил, а сверху никого не было, так что, мы могли спокойно беседовать, не опасаясь, что нас попросят заткнуться.

Старлей налил сразу столько много, что я смог одним залпом выпить за знакомство только половину этого количества и, не видя знаки отличия на форме в темноте, спросил у него:

– Военный?

– Полицейский. Охраняю этот поезд, и тебя в том числе.

Не залитые остатки моего мозга вспомнили, что поезд литовский, хотя акцента у офицера я не уловил.

– Наш полицейский? – задал я уточняющий вопрос, не сообразив, что и ему моя национальность неизвестна.

– Мусор. Милиционер. Так понятнее? – расставил он все точки над i и дружески похлопал меня по плечу.

Вообще-то, он во время дежурства не пьёт, но в этот вечер у него на душе погано – есть подозрение, что пока он разъезжает по Прибалтике, его жена ходит налево.

Я давненько детективов не читывал, и мне было нечего ему посоветовать в плане того, как вести расследование этих подозрений. Но иногда говорить даже излишне. Нужно просто дать человеку выговориться, чтобы ему полегчало. И я очень внимательно слушал. А чего ж не послушать того, кто постоянно подливает мне за свой счёт?

Бутылка подошла к концу, а старлей чувствовал, что не допил.

Да и я к тому моменту начал понимать смысл поговорки «Аппетит приходит во время еды».

И когда офицер предложил пройти в его купе и откупорить что-нибудь ещё, я с радостью откликнулся на его призыв.

Он пытался позвать и Михаила, но тот отказался:

– Я спать. Лёха, может тебе тоже хватит? А то тебя уже штормит конкретно. И время уже не детское, прибытие не проспи.

– Это от шатания на стыках рельс качает, – возразил я, хотя уже и вправду едва держался на ногах.

Я исхитрился повернуть часы так, чтобы на них попадали лучи света от фонарей, освещающих пути. Прибываем ровно в девять. Часы показывали полвторого, время московское.

– Нормально! – повысил я голос на Михаила и широко махнул рукой, – истинный русский офицер может до четырёх утра бухать, а к семи быть гладко выбритым на поднятии флага!

– Ты, вроде, матросом служил, а не офицером – заметил Миша, поудобнее растянулся на полке и сладко зевнул.

– Ну что за люди, лишь бы до столба докопаться, – притворно возмутился я со смехом, – ладно, будь здоров, не кашляй.

И отправился в соседний вагон вслед за полицейским.

В его купе на нижних полках неуклюже развалились тела ещё двоих его сослуживцев, заливисто похрапывая.

– Ну и как с такими бухать? – показал на них старший лейтенант, – а ты молодец, крепкий, настоящий русский мужик, – тут он ещё раз похлопал меня по плечу, а затем открыл бутылку неизвестно чего.

Следующий кадр, который я помню – это рассвет.

Прямой солнечный луч в окне резанул мне глаза.

Поезд тормозил в городских кварталах.

– Надо отлить, а то на станциях запирают, – всколыхнулась первая мысль, отчего я подорвался так резко, что ударился головой о верхнюю полку, и похмельная головная боль резко отозвалась в обоих висках.

Только тогда я сообразил, что в литовском поезде установлены биотуалеты, работающие вне зависимости от остановок.

Напротив меня Михаил уже заправил постель и сидел за столиком, разгадывая сканворды.

– Что за станция такая? – спросил я у него ещё заплетающимся языком, смутно припоминая его предупреждение о том, что я рискую проспать прибытие. Вроде, для Москвы домики вокруг бедноваты.

– Вязьма, – спокойно ответил он, – так что ты ещё успеешь позавтракать.

Но я отправился не завтракать, а курить, что всегда перво-наперво делал, когда вставал с бодуна.

На фоне пейзажей центральной России фрагментарно проплывали перед глазами события вечера и ночи.

Я хорошо помнил, как мы с Мишей пили Старку за Игги Попа, а потом и за всех панков в целом.

Тусовку в середине вагона, справлявшую день рождения подруги, я тоже помнил более-менее прилично. А вот дальше помнил смутно.

Начинало подташнивать.

Выбросив бычок в форточку, я спросил у Миши:

– В котором часу я лёг спать?

– Когда подъезжали к Смоленску, – ответил он, прихлёбывая чай из характерного железнодорожного стакана в металлическом подстаканнике, – я слегка задремал, потом проснулся, а тебя всё ещё нет. Уже волноваться начал, что ты не вернёшься – сначала налакался скверного ирландского джина, а потом почти на два часа пропал, когда пошёл с ментами пить винище.

От воспоминания о том, как я с полицейским добавлял, мне резко поплохело.

Я нагло отхлебнул почти половину стакана чая у Михаила, чтобы заглушить сушняк, и опрометью выбежал из вагона.

Хорошо, что туалет оказался свободен, иначе мне бы пришлось блевать в окно.

Да, похоже, выпитое с ментами и впрямь было лишним. Миха, умный человек, вовремя остановился и лёг спать – теперь как огурчик. А мне и впрямь лучше чего-нибудь поесть.

В отличие от внутрироссийских поездов, вагон-ресторан не закрывался ни на час, и даже в шесть утра продолжал работать, хотя посетителей почти не было. Я проглотил яичницу с трудом и не устоял перед соблазном заказать 150 грамм бренди – так, чисто символически, только здоровье поправить. А после того, как за час с небольшим до прибытия сдал постель, на посошок ещё соточку водки с селёдкой.