Звезды в сентябре - [8]

7

На другой день по дороге в школу Лека спросил Нюську. Даже не спросил, а сказал просто, но сказал как-то вопросительно, будто Нюська должна была ответить ему и помочь. Сказал серьезно, подражая деду и матери, как говорили это они вчера.

– Вот счастья бы! – сказал он.

Потом они долго шли молча, каждый думал о своем.

Листья больше не шуршали под ногами, они лежали мокрые и прелые от частых дождей и уже не казались дорогими кладами, а были просто горкой черных и липких остатков осени.

Лека думал о том, что хорошо бы совершить какое-нибудь дело, от которого сразу всем стало бы хорошо и счастливо, и чтобы поганые немцы полетели вверх тормашками и припустили обратно.

Нюська думала тоже о чем-нибудь таком, что приносит счастье.

– Вот, – сказала она, – мать говорит, если черная лошадь дорогу перейдет, значит, счастье, а белая – к беде.

– Это ерунда, – ответил Лека. – Так бы каждый на дорогу встал и ждал, когда черные лошади пойдут.

– Тараканы вот… – начала Нюська, но Лека только махнул рукой и вздохнул:

– Во всех избах тараканы…

Он вспомнил вечернюю деревню, когда они с Нюськой ходили рисовать звездочки, ходили считать горе. Ему снова сделалось жутко от мысли, что он, Лека, ничего не может поделать.

– …или сверчок! – сказала Нюська.

Сверчка у деда Антона в избе не было. И у Нюськи не было тоже. Сверчков не было во всей деревне – это они знали точно.

Лека с Нюськой остановились. Они глядели друг на друга и улыбались. Конечно, сверчок! Вот кто принесет счастье Суднишонкам. Да только как его найти? Он живет в избах, в щелях или за обоями, и Лека его никогда не видел, даже на картинках.

– Я знаю, где его взять, – сказала Нюська. – У Саньки Рыжего. Он говорил, что у них в избе даже два сверчка есть. Пилят и пилят, говорил, уроки учить не дают.

«Точно, говорил», – Лека тоже это вспомнил. Было это, когда Санька Рыжий получил в один день три двойки, и Мария Андреевна спросила его, почему он не учит уроки. Тогда Санька и сказал, что ему сверчки мешают.

– Удивительно, – сказала тогда Мария Андреевна, почему-то улыбаясь. – Другим людям сверчки счастье приносят, а тебе двойки.

– Не даст он, – сказал Лека. – Жадюга Санька! Даром что рыжий. Рыжие, говорят, добрые.

– Даст, – ответила Нюська.

– Не, – сказал Лека, – бесполезно.

– Даст… – упрямилась Нюська. – Я ему свою сумку отдам.

Лека посмотрел на ее противогазную сумку. Жалко отдавать сумку этому Рыжему Саньке. А Нюська молодец, ничего не жалеет.

– Ну, на сумку, пожалуй, – сказал он.

С Санькой они решили поговорить сразу же, не откладывая дела в долгий ящик. Но, как назло, Рыжего в классе не оказалось. Они, волнуясь, прождали его до самого звонка, но Санька так и не появился.

На переменке Лека и Нюська договорились, если Санька не придет, после уроков пойти к нему домой. Он жил в Матанцах, деревне недальней, всего в километре от школы. Так и так к Саньке надо было идти: сверчок-то жил у него дома.

Все уроки Лека с Нюськой просидели как на иголках, вертелись и шептались. Только однажды они утихли, когда Мария Андреевна оторвалась от чистописания и стала рассказывать про звезды.

Лека сразу представил себе звездное небо. Здесь, в Суднишонках, звезды, казалось, висели ниже, ближе к земле, чем в городе, и сверкали ярче. Бывало, в конце лета звезды почему-то падали.

Лека поднял руку, Мария Андреевна кивнула ему.

– А бывает, – сказал он, – звезды падают. Я видел.

– Бывает, – ответила Мария Андреевна. Она почему-то задумалась и посмотрела в окно.

Леке показалось, что она чем-то походит на мать. Потом понял – платок. Платок, по-старушечьи надвинутый на лоб.

Хоть он у Марии Андреевны и пуховый, мягкий, не то что у матери, но все равно под ним учительница походит на старуху, хоть она и совсем молодая, как говорила Нюська.

– Бывает, – повторила Мария Андреевна, по-прежнему глядя в окно, на пасмурное, низкое небо. – Есть даже такая примета: загадай желание, пока звезда падает, и оно обязательно сбудется.

Лека ухмыльнулся и посмотрел на Нюську: скоро ли уж уроки кончатся.

Дорога до Матанцев – всего один километр, в три раза ближе, чем до Суднишонок, но Леке с Нюськой она показалась страшно длинной.

Они шли за сверчком и были уверены, что добудут, непременно добудут его у Саньки: не зверь же лютый он, в конце концов.

Лека придумывал всякие слова, которые надо было сказать Саньке, чтобы получить сверчка и в то же время не уронить свое достоинство.

Например, можно было начать так:

«Мы пришли к тебе, Саша Соловьев, как к человеку…»

Нет, это не то. Санька может обидеться, сказать:

«А что, я не человек, что ли?»

Можно, конечно, было бы сказать так:

«Сашка, будь другом…»

Но это уж слишком. Даже если Санька и даст сверчка, так другом он никогда не будет, не такой он человек, чтобы предлагать ему дружбу.

Наконец Лека придумал. Такое начало ему самому понравилось:

«Саша, выручи ты нас и всю нашу деревню Суднишонки».

Впрочем, слово «Суднишонки» можно не говорить, потому что, во-первых, Сашка и так знает, как называется их деревня, а во-вторых, раньше он смеялся над этим названием и говорил, что Матанцы лучше.

Избу Соловьевых они нашли быстро. Потом вежливо постучали и открыли дверь.