Звезды в озере - [65]

— Что вы, что вы, батюшка? Я бы для вас жизни не пожалел, — а вы вон что! Побойтесь бога, батюшка!

— Ничего, ничего, — бормотал поп. — Ты не обижайся. Человек уж сам не знает, что говорит, что делает. Кому довериться? Может, и собственная жена готова побежать в эту их… чрезвычайку…

— Что вы, батюшка, что вы? — успокаивал Хмелянчук попа, с беспокойством глядя на его испуганное лицо. — Нельзя так, батюшка!

— Конечно, нельзя. Да вот ты скажи мне, как жить-то?

Он сидел нахохлившись, как большая черная птица. Лицо его еще лоснилось от жира, растрепавшиеся волосы падали на щеки.

— Кончится все это, кончится! — пробормотал Хмелянчук. Он медленно встал, чувствуя, что не в силах оставаться здесь дольше.

— А ты не забывай, — напомнил поп, провожая его до дверей. — Где только можно, как только можно, но осторожненько, исподволь!

Он привернул лампу. Хмелянчук с минуту прислушивался на пороге, потом, не заметив ничего подозрительного, юркнул в темноту. Он спешил домой: нужно было кое-что собрать на продажу к базару.

С незапамятных времен каждый вторник во Влуках собирался базар. Война нарушила было установившийся порядок, но теперь, когда настал мир, люди снова вспомнили о базаре.

— Надо бы поехать, купить кое-чего, — озабоченно говорила Мультынючиха. — Время-то к зиме идет.

— Милая моя, а что же ты там купишь? Ничего во Влуках нет, — сказала соседка. Другие поддакивали. Но когда пришел вторник, бабы не выдержали. А вдруг удастся что-нибудь купить! Сказывалась и давняя привычка: поехать, посмотреть, послушать, что говорят. Каждая захватила с собой что-нибудь: яйца, масло, утку или курицу.

На пароме не было обычной толчеи.

— Что-то не очень народ идет.

— А зачем? Кому охота зря ехать! — буркнул перевозчик. — Разве там что купишь? Такие времена пришли…

Хмелянчук прилежно вслушивался, но никто не отозвался на эти слова.

С ним заговорила Мультынючиха:

— Вы тоже в город?

— Да вот, соли хотел купить.

— Что это, соли вам не хватило? — задорно спросила Соня Кальчук, и бабы рассмеялись. Все знали, что Хмелянчук сделал перед войной такие запасы, что и конца им не предвиделось. Хмелянчук пожал плечами:

— Кабы хватало, не покупал бы…

— Бывает, что и есть, да еще больше хочется.

— Бывает и так. — Он притворился, что не понял намека, но все-таки отошел к борту парома и стал равнодушно глядеть на воду.

— Говорят, будто соли во Влуках нет, — заметила какая-то женщина.

— Говорили, ничего нет, не то что соли.

Мультынючиха покосилась на двух сидящих на пароме красноармейцев.

— Э, верно, что-нибудь еще найдется… Раз советы едут во Влуки, — значит, что-нибудь есть.

Параска Рафанюк гневно нахмурила брови, бабы захихикали.

Красноармейцы, ничего не понимавшие в этих разговорах, улыбались женщинам приветливой, открытой улыбкой. Параска гневно обернулась к бабам, но паром уже причалил, и все стали поспешно сходить на берег.

На площади под липами было почти пусто, — ни лавчонок, ни лотков. Женщины неуверенно озирались.

— Видишь, ничего нет.

К Мультынючихе подошла жена почтового чиновника:

— Продаете яйца?

Та внимательно рассматривала покупательницу.

— Уж и не знаю…

— Кто же знает? — Покупательница пожала плечами. — Ведь яйца на продажу привезли, я думаю?

— Может, и на продажу…

— Почем?

Мультынючиха задумалась.

— Почем, — сказала она неуверенно, — уж и не знаю, право…

Покупателей собиралось все больше и больше.

— Ну, пани Мультынюк, — развязно обратилась к ней знакомая хозяйка палатки на базаре. — Почем яйца?

— А что это вы сегодня палатки не открыли?

Женщина тяжело вздохнула.

— Какая теперь торговля… Ну, так почем же яйца?

Мультынючиха рассердилась:

— Смотрите, какие! Так и лезут! Захочу продам, а не захочу и не продам!

— Домой понесете?

— А чего ж, можно и домой.

Она прикрыла корзинку платком и направилась к улице, где помещались все влукские лавки. Приоткрыла одну дверь. В лавчонке было пусто, хоть шаром покати. На прилавке стояла полоскательница для чайной посуды, несколько банок.

— Ну, пани Мультынюк, что хорошего?

— Да так, ничего… Соль есть у вас?

Худощавый лавочник Зайкин воздел руки к небу:

— Соль? Какая соль? Откуда ей взяться? Растет она у меня, что ли? Нет соли! Уже давно нет соли!

— А будет когда?

Зайкин пожал плечами:

— Я разве знаю? Может, будет, а может, и не будет. Откуда я могу знать! А вы что продаете?

— Яйца.

— Ну, так давайте!..

— Вот за соль я отдала бы!

— Что вы говорите! Откуда у меня соль? Заплачу деньгами, и дело с концом.

Она презрительно оттопырила губы:

— Э, я за деньгами не гонюсь… Может, керосин есть?

— Керосин! Если бы у меня был керосин, я бы не сидел в лавчонке, а был бы важным барином!

Она повернула к дверям.

— Куда, куда? Чего вы бежите? Мы же можем дельце сделать…

— Что даешь?

— Деньги дам. Рубли, злотые, что хотите, мне все равно…

— Заткни их себе, знаешь куда!

Она вышла, хлопнув дверью, с минуту постояла, нерешительно глядя вдаль, и повернула за угол, в соседнюю лавку.

— Материя есть какая-нибудь?

На нее посмотрели с удивлением.

— Материя? — вздохнула лавочница. — Ни лоскутка нет. Все раскупили. А что теперь в этих деньгах? Никто их не хочет брать.

— Да известно, — сурово сказала женщина и вышла. Медленно направилась она к площади. Там все еще вертелась жена почтового чиновника, тщетно уговаривая женщин продать что-нибудь.