Звезды под дождем - [30]

— Никому, хоть огнём жги, — поспешно пообещал тогда Валька.

Бестужев вдруг усмехнулся.

— А тебя жгли огнём?

— Что?

— Ну, вот ты говоришь: хоть огнём жги…

— Подумаешь… — немного обиделся Валька. И чего Сашка прицепился к слову? Сашка сказал:

— Может, слышал про Гая Муция Сцеволу? Был такой в Древнем Риме, я читал. Только точно не помню. Кажется, его в плен захватили и начали пытками грозить. А он взял и положил руку в огонь. Печка там, что ли, топилась… Ну, враги сразу от него отступились.

— Ну и что? — сказал Валька.

— Я один раз попробовал палец над свечкой подержать. До десяти считал. Просто дым из ушей… А как он — всю руку?

— А Венеру видно в твой телескоп? — спросил Валька.

Палец болит до сих пор. До скольких удалось сосчитать. Валька не помнит. Сейчас даже вспоминать не хочется: надо же было такой глупостью заниматься. Один палец обжёг, а казалось, что всей рукой держал огонь. Хорошо ещё, что левая рука. В правой — карандаш. Валька снова над листом.

ПАРУСА. АНДРЮШКА И ВЕТЕР

Сначала казалось, что рисовать будет легко. Всё представлялось очень ярко: мальчик на круглой причальной тумбе, взлетевшая грива прибоя и шхуна, идущая вдоль берега… И ветер, который дует с моря. Он дует не прямо в лицо мальчишке, а немного сбоку. Лохматит волосы и треплет рубашку.

Но когда Валька взял карандаш, всё оказалось в тысячу раз труднее. Он извёл уже с десяток листов, но так и не смог сделать нужного наброска.

Шхуна получалась неплохо. И рваные языки прибоя над пирсом были такими, как он хотел. Но чувствовался в рисунке какой-то разнобой: парусник сам по себе, а мальчишка сам по себе. Не было между ними связи. Не было тайны и ожидания. Равнодушно как-то всё выходило.

Наверно, потому, что не получался мальчишка.

Валька с ним замучился. Он привык рисовать ребят с натуры, а сейчас приходилось делать наброски «из головы». Фигурка мальчика на причальной тумбе получалась какой-то неестественной. То он выглядел слишком спокойным, то, наоборот, каким-то испуганным, то просто походил на кривобокого уродца.

А надо было, чтобы он волновался, ждал и радовался, чтобы всё это чувствовалось в том, как он сидит, в его повороте головы. Ведь лица у него не видно: он спиной к зрителю.

Не получалось.

До сих пор всё было легче. Втайне Валька даже гордился своим умением рисовать. Тонкими чёткими штрихами он мог точно и выразительно передать на бумаге то, что видел, а иногда и то, что придумал. Но сейчас надо было показать в рисунке не просто корабль и мальчишку. Надо было показать чувство. И умения не хватило.

Измученный и злой, забывший об уроках, Валька вспомнил, однако, что вот-вот придёт Андрюшка, которому обещан эскиз маскарадного костюма. В Валькиных переживаниях Андрюшка не виноват, а костюм ему очень нужен.

Валька взял новый листок и за пять минут изобразил отчаянного пирата в испанской косынке, в сапогах с отворотами, в камзоле и с кортиком. Этот рисунок не требовал особого вдохновения.

Андрюшка словно только и ждал, когда Валька кончит. Он постучался и, сбросив у порога валенки, мохнатым шаром вкатился в комнату.

— Получай, — сказал Валька.

Андрюшка взял листок осторожно, как почётную грамоту. Несколько секунд он смотрел серьёзно и внимательно, потом заулыбался.

— Годится? — спросил Валька.

Андрюшка кивнул, не отрывая глаз от рисунка.

Он стоял без шапки, и голова его с тонкой шеей и взъерошенными волосами чётко рисовалась на фоне яркого окна.

— Андрюшка… — осторожно сказал Валька. — Ты бы снял свою шубу, а?

Андрюшка послушно скинул шубёнку и повесил на ручку двери. Потом вопросительно глянул на Вальку. Валька спросил:

— Ты когда-нибудь слышал о «Летучем голландце»?

— Корабль такой… — нерешительно сказал Андрюшка.

— Ага… Ну ладно. Ты вообще видел парусные корабли?

— В кино.

— Андрей… — Валька посмотрел на него почти жалобно. — Ты мне поможешь, ладно? Мне надо нарисовать одну вещь… Понимаешь, тебе ничего не надо делать, только сесть на табуретку и подумать, будто на берегу моря сидишь. На такой чугунной тумбе…

— Я знаю, они кнехтами называются, — оживился Андрюшка.

— Точно! Сможешь? Будто ты сидишь и видишь, как у берега корабль идёт. Красивый, парусный…

— Ладно, — сказал Андрюшка, — я посижу. А на море шторм?

— Почти.

Валька принёс из кухни круглую табуретку и усадил Андрюшку у стены, спиной к себе.

Неизвестно, представил ли Андрюшка море и корабль. Может быть, он просто был благодарен Вальке за эскиз костюма. Но он старался. Он опустил одну ногу, а вторую поставил на сиденье и обнял колено. Потом чуть подался вперёд, изобразил внимание.

В первый момент Вальке показалось, что всё теперь как надо. Он схватился за карандаш и набросал уже на листе Андрюшкину голову, как вдруг заметил, что дальше рисовать не стоит. Андрюшка сидел в неудобной каменной позе, будто на шатком заборе.

— Ну что ты как деревянный…

Андрюшка шевельнулся и устроился поудобнее. Но теперь у него топорщилась куртка, а голова ушла в плечи. И вообще в своём лыжном костюме он казался сейчас толстым и неуклюжим.

— Какой-то мешок, только уши торчат, — не выдержал Валька.

Андрюшка виновато покрутил головой. Он, видимо, очень хотел помочь Вальке. Но как?