Звезды не для нас - [47]

– Ты знаешь, кто жил в этом доме? Давно, очень давно…

Мальчишка помотал головой. Ну, конечно. Откуда ему знать…

– Обыкновенная женщина. Её звали Люся. Смешное имя она носила гордо, как диковинную шляпу. У неё был вздернутый нос, веснушки и отвратительное чувство юмора.

– Вы любили её?…

Я кивнул головой. И долго молчал, прежде чем продолжить.

– С детства. Ещё когда она бегала наперегонки с уличными собаками. Отважнее сорванца не было в округе. А я рос тихим мальчиком. И любил поесть. Люся же могла за весь день съесть яблоко и быть сытой. Я любовался ею издалека. Мы выросли, так и не подружившись.

– И?… Зелёные голодные вцепились в мои прозрачные серые, и я побежал по ним, как по мосту, в своё прошлое.

– Я уехал учиться в другой город. Стал архитектором. Даже немножко прославился. И каждый, каждый божий день я думал о Люсе. Представлял, как возвращаюсь и строю для нас дом. Непохожий ни на что на свете. Своими руками – один. И когда уже достраиваю крышу, приходит она. Лето, вечер. Остро-остро играют на скрипках цикады. Я сижу на козырьке и вдруг вижу Люсю. В длинном жёлтом платье. Ветер раздувает его, на мгновение обнажая белую полоску ткани. У неё загорелые ноги, на которых смешные красные туфли с бантиками.

Я спускаюсь, и Люся медленно подходит ко мне. Смотрит в глаза. Долго-долго…а потом целует. Я беру её на руки и уношу в дом.

– Как в сказке. Так не бывает, – говорит мальчишка.

– Бывает. Если долго мечтать, если верить, то всё будет. Будет по писанному тобой. Месяцами я представлял эту сцену. До мельчайшей детали. Я знал, как украшу комнату. Куда поставлю пузатую стеклянную вазу с подсолнухами. Какой вырежу подставку для обуви, на которую скину потом с Люси жёлтое платье. Я всё знал.

– И у вас получилось? Люся пришла?

– Да…

Холод закрывает мой рот. И я беру тепло у мальчишки. У него много, а мне надо закончить историю.

– Да, – повторяю, – да, мой мальчик, Люся пришла вечером 24 июля и встала под крышей моего дома. И ветер поднимал её платье. И она улыбалась неловко и чуть смущенно.

– А потом? – зелёные голодные сияют, встревоженные моей историей.

– А потом пришло утро, юный художник. Я придумал счастливую жизнь для себя и притянул в неё Люсю. У моей девочки не было такой воли, как у меня. Она не сумела поверить в свою судьбу и зажила по моему сценарию.

– Люся не любила вас, да?

– Да. И нарисованное мной счастье превратилось в беду. О, она стала образцовой женой. Утром мы завтракали в просторной кухне. Развевались белые занавески. Пахло булочками и кофе. Я уходил на службу, а она бросалась на кровать и плакала.

– Почему вы ничего не сделали для неё?

– Я думал, что сделал Люсю счастливой и не хотел замечать обратного. Мы прожили вместе год. Её прежде полные смеха глаза стали пустыми. Я кричал на неё. Не от злости, поверь. Видя, как она страдает, я мучился. Но что же я мог сделать?…

– Отпустить!

– Это я теперь понимаю, мой мальчик. А тогда мне казалось, что я её благодетель. Ведь я окружил её красивыми вещами, комфортом.

Ей же нужны были, как и любому другому человеку, трудности, которые она бы преодолевала. А я лишил её этого. Отобрал свободу и голод. Закрыл любопытство на ключ и глубоко его спрятал. И…

– Она умерла?…

Я припадаю к дыханию мальчика и забираю ещё тепла. Иначе мне не выговорить ни слова.

– В один из дней я вернулся, а Люси нет. Её искал весь город. Только через неделю какой-то рыбак обнаружил тело. Оно зацепилось за корягу… распухшее, черное…

– Не верю, – говорит мальчик. Его тихий голос еле слышен сквозь дождь, судорожно стучащий по чёртовой крыше. – Не верю, она же была сильной и смелой.

– Да, а ещё порядочной. И обнаружив утром себя рядом со мной, решила, что любит, ведь иначе и быть не может. И надо всё делать так, как положено. А так нельзя, Мальчик. Нельзя, как положено. Нельзя, чтобы по писаному. Чтобы идеально смотрелось. Пусть твои рисунки всегда будут с тайным изъяном. Не продумывай каждую мелочь, и тогда в них поселится настоящая жизнь. Это как яблоки. Огромные и яркие чаще всего в рот не возьмешь. Их специально выращивали для красоты. А над маленькими и червивыми никто не старался, и потому они сладкие.

Тут я спотыкаюсь о слово, само заскочившее мне в голову. Да…сам я бы его не нашёл. Именно так – райские. Я говорю его про себя. Парнишка все равно не поймет, рано ему ещё. Да это и не понять – пережить нужно. Мне вот больше века понадобилось.

Тонкие солнечные лучи пробиваются через окно в комнату. Зелёный голодный всё ещё смотрит на меня, а мне уже нечего рассказать.

– Уходи, мальчик, – шепчу я. – И никогда никому не придумывай счастья. Даже себе. Оставь это Богу.

– Подождите! Как вас зовут?…

Я качаю головой, прижимая палец к губам. Больше ни слова. Я забрал и так слишком много у тебя, юный художник.

Зелёный голодный ждёт ответа, но только мыши тихонько шуршат в углу.

С трудом поднявшись, мальчишка уходит. Боюсь, я награжу его кашлем до самых последних дней. Слишком много тепла отдал он мне. Глупый, доверчивый – зелёный голодный.

***

Вода капает в бочку, я смотрю на расплывающиеся круги. Меня почти не осталось. Ещё чуть-чуть, и я смогу уйти. Туда, дальше…