Звезды над Занзибаром - [125]

— Ва-алейкум ас-салам, — отвечала Эмили. — Да, это так. Скажи ему, что его сестра, которую он не видел долгие годы, явилась сюда, чтобы представить ему его племянника и племянниц.

— Слушаюсь, — сказал слуга с поклоном и торопливо удалился.

С удивлением рассматривали дети гигантский внутренний двор с тремя опоясывающими его галереями, вымощенный отполированным камнем. Здесь было призрачно пусто и тихо — никакого сравнения с шумом и гамом, суетой и бурной жизнью, какие царили во всех дворцах, где бы она ни жила в детстве и так хорошо помнила.

Как будто бы он построил этот дворец не для того, чтобы жить в нем, а для того, чтобы показать всему свету, какой он могущественный и как богат. Чтобы каждый, кто его навещает, чувствовал себя маленьким и ничтожным и взирал на него с восхищением.

С ностальгией вспомнила Эмили бенджиле в Мтони, большой деревянный балкон, выходящий на море, где давал аудиенции ее отец. Каждый, кто приходил и хотел с ним поговорить, сначала получал кофе или шербет — будь это простой крестьянин или оборванный нищий.

Честь, которую Баргаш даже не соизволил оказать нам.

Мтони — дом, где она родилась и провела первые годы жизни. Эмили вдруг овладела гложущая тоска по родному гнезду, ей так захотелось увидеть его еще раз. Если еще будет время.

— Здесь, как в сказке, — вырвалось у Тони, которая вместе с братом немного прошлась, чтобы хорошенько все осмотреть. Каменные резные балюстрады, похожие на плетеное кружево, роскошные узоры на резных деревянных дверях, прекрасные деревянные лестницы с выточенными столбами, причудливо изогнутые оконные арки и столь мощные, как и изящные фонари с разноцветными стеклами, от которых в темноте наверняка исходил волшебный свет.

— И действительно, — согласился с ней Саид. — Дворец по праву получил свое имя. Это — настоящий Дом чудес .

— Мама, — шепнула Роза и, дернув ее за рукав, подбородком указала на одну из галерей второго этажа, как раз напротив того места, где они стояли.

Одна дверь там слегка приоткрылась, и к перилам порхнули три фигуры, закутанные в черное; наклонившись вниз, они принялись махать. Эмили уже поднимала руку, чтобы ответить, но откуда-то донеслось хлопанье дверей, и женщины испуганно отпрянули от перил, в одно мгновение исчезнув за дверью, откуда только что появились.

По галерее первого этажа к ним шел личный слуга султана, лицо его было красное, взгляд упирался в пол.

— Всеподданеейше прошу прощения, принцесса Салима, — начал он, едва приблизившись и отвешивая глубокий поклон, не глядя на нее. — Но благородный сейид султан Баргаш ибн-Саид приносит свои извинения. Он не может принять вас. — Он склонился еще ниже и заторопился прочь. Эмили понадобилось две секунды, чтобы взять себя в руки.

— Постой, — окликнула она слугу и поспешила следом. Слуга остановился и повернулся к ней. — Что он сказал?

— Я прошу вас, принцесса… — Он не решался повторить слова господина. — Оставьте все как есть.

— Что он сказал?

Казалось, слуга претерпевает все муки ада.

— Благородный сейид султан Баргаш ибн-Саид выбрал такие слова: «У меня нет сестры, она умерла много лет назад».

Эмили почувствовала, как кровь отхлынула от лица, но нашла в себе силы сказать:

— И все же я благодарю тебя за труды.

— Прощайте, принцесса Салима. Аллах да благословит вас, — ответил слуга, низко ей поклонился и быстро ушел.

— Что случилось, мама? Что он сказал? Ты такая бледная, дитя мое!

— Ничего, — беззвучно слетело с губ Эмили. — Ничего он не сказал. Только то, что он не желает нас видеть, — ответила она как бы мимоходом и зашагала к выходу.

Дверь открылась, едва Эмили постучала, и она с детьми ступила через порог в жаркий день, оставив позади все надежды на то, что когда-нибудь сможет примириться с братом.

И раз она умерла для него, Эмили в этот день тоже разрубила все семейные связи с ним. Сейид султан Баргаш ибн-Саид с этого часа стал для нее только султаном Занзибара — который живет в роскоши и блеске и который незаконно лишил ее наследства, но рано или поздно он ей его выплатит.

Это он ей еще должен. И сейчас больше, чем когда-либо.

63

Словно окаменев, стояла Эмили на берегу перед Мтони. Или лучше сказать, перед местом, где некогда был любимый дворец отца, ее отчий дом. И не могла отвести глаз от того, что от него осталось.

Пока дети, всегда старавшиеся выглядеть повзрослее, принялись с криками носиться и скакать по песку, описывая круги, Эмили, подобрав юбки, медленно шла вдоль берега. Подальше от лодки, которая привезла их сюда из города за маленькое вознаграждение. Когда-то, маленькой девочкой, она вот так же буйствовала здесь и резвилась.

Печально она обошла опоры бывшего бенджиле, торчавшие из песка. На них еще были видны следы прекрасной ручной работы, но все они были в зазубринах и царапинах после пронесшихся над ними штормов и ветров. А волны довершили начатое, унося с собой и обломки. Как ни старалась Эмили выискать среди мусора в песке хотя бы кусочки дерева от красочного панно, которое в детстве так восхищало ее, но нигде не нашла ни одного. Она бросила взгляд на море.

Здесь всегда стоял отец и смотрел в подзорную трубу в сторону Африки. Здесь его всегда можно было найти, и здесь он всегда оделял нас, детей, французскими конфетами, которые я любила больше всего на свете.