Звезды над озером - [41]

Он, казалось, был удивлен.

— Настя? Странно… — Он встал, надел фуражку — как всегда, козырьком на брови и чуть набок. — Так, значит, зенитчица. Сколько же тебе лет, Надежда?

— Уже девятнадцать, товарищ капитан.

— Ух ты! Так много? Орден за что получила?

— Сбила самолет противника, товарищ капитан третьего ранга!

— Да ты умница и красавица, Наденька! Ну, пойдем, покажешь мне Настю.

Настя поднялась ему навстречу. Она обняла его и поцеловала под завистливые взгляды девушек.

— Зачем же ты уснул на земле? Так и болезнь подхватить недолго. Извини, что пришлось тебя разбудить.

— А почему не сама? Хитришь, Настюха. Не пытайся знакомить меня с девушками.

— Разве я когда-нибудь хитрила? — с грустью отозвалась Настя.

Он посмотрел в ее чистые глаза и, кажется, что-то понял.

— Ну, прости, прости, я опять сказал глупость.

Он признался, что соскучился, шел повидаться с Вазгеном и с Настей, да и Кирилл был у него довольно давно, на прошлой неделе. Как и в предыдущие посещения, Смуров просидел полчаса молча и ушел.

Алексей предложил Насте подождать ее, помочь отнести белье. Она отказалась под предлогом, что стирки много, придется долго провозиться, лучше ему идти вперед и не терять времени. Ее обнадежило то, что апатия его, по-видимому, прошла, он был подавлен, но уже в состоянии реагировать на поступки окружающих, пусть даже сделал поначалу неправильный вывод о поведении Насти.

— Вазген как раз у себя, иди скорей, представляю, как он обрадуется! — заторопила она Алексея.

Тот попытался улыбнуться, что не слишком ему удалось из-за потухших глаз, и пошел в сторону Осиновца.

Полина во время их разговора сидела над бельем, низко опустив голову, но, когда Алексей отошел на приличное расстояние, вскочила и побежала за ним.

— Поля, вернись! Не время сейчас! — попробовала остановить ее Настя, но предостережение осталось без внимания.

Полина догнала Алексея и пошла рядом, не решаясь заговорить. Он бросил на нее косой взгляд и продолжал свой путь, не сбавляя шага.

— Я знаю, ты сердишься на меня, — сказала она грудным от волнения голосом. — Наверное, я выгляжу в твоих глазах преступницей, и все же прости меня, если можешь.

Он не ответил, тогда она забежала вперед и преградила ему дорогу:

— Алеша! Остановись! Не отталкивай меня так жестоко. Ты же знаешь, я люблю тебя и всегда любила. Я ничего не прошу, только позволь мне быть рядом, заботиться о тебе. Если хочешь, можешь меня не замечать, не разговаривай со мной, только не прогоняй.

Потеряв над собой всякую власть, она обняла его и поцеловала в губы, в глаза, потом еще и еще. Он снял ее руки со своих плеч и сказал ровным голосом:

— Поля, у нас с тобой ничего не выйдет. Не терзай понапрасну ни себя, ни меня. Ты красивая девушка. Не трать свою молодость впустую, на того, кто тебя не любит.

Вазген тем временем сидел в кабинете и читал письма, только что полученные из дома. Рядом дымил папиросой Кирилл, дожидаясь, когда Вазген закончит чтение.

«Мой дорогой мальчик! — писала мама. — Не дождавшись ответа на свое последнее письмо, снова берусь за перо. Знаю, как тяжело сейчас с доставкой писем, и потому не сетую. Доля наша, матерей, жен и сестер, запастись терпением и надеждой, положиться на милость Бога и ждать, ждать изо дня в день. Пишу и словно с тобой разговариваю. Так мне легче. Здоров ли ты, душа моя? Как твоя милая жена? Ее письмо меня глубоко тронуло. Каждая его строчка дышит любовью и заботой о тебе, а что может быть отраднее для сердца матери. Зара, прочтя письмо, в отличие от меня, слегка приревновала. Не знаю, сердиться ли на нее, упрекать ли — ты ведь знаешь ее безграничную любовь к брату.

За нас не беспокойся, мы все здоровы. Пишу тебе ранним утром, пока воздух свеж и в доме не началась суета. Ты помнишь утреннюю тишину нашего сада? Стрижи носятся в прозрачном воздухе и кричат на лету так, словно в горлышках у них серебряные свистки. С начала лета стоит жара, по вечерам горячий ветер гудит в нашей узкой улочке, как в трубе, треплет крышу и бьет стекла. Зато черешня уродилась на славу — крупная, сладкая. Твое любимое абрикосовое дерево ломится от плодов. Сейчас бы ты его не узнал, так оно разрослось. Раздаем фрукты соседям, они радуются, так как питаются сейчас все плохо, и мы довольны, что можем кому-то помочь. Сварили бы немного варенья, да сахара не хватает.

Вчера копалась на чердаке и нашла твои старые игрушки. То-то радость Люське. Ты не забыл, нашей Лусине в этом месяце исполняется пять лет. Она любит показывать твою фотографию соседским ребятишкам, ту, где ты в форме, при этом важно поясняет: „Мой дядя капитан, у него есть кортик и большой корабль. Он мне его подарит, когда вернется“. Однажды Геворик, сынишка Аревик, не выдержал и сказал: „А ты дашь нам пускать твой корабль в Зангу?“ Вот какие забавные истории у нас случаются. Только это смех сквозь слезы: муж Аревик, Вартан, погиб под Сталинградом. Накануне ему исполнилось двадцать восемь лет».

Вазген читал письмо так, как должно было его читать, видел то, что сквозило между строк. Мать не жаловалась, не писала о своем беспокойстве за него, о бессонных ночах и страшных видениях, какие рисовало ее воображение, ни словом не обмолвилась о том, что она чувствовала, разглядывая его детские игрушки. Когда-то она так же ждала писем с фронта от мужа. Она свято хранила эти письма и часто перечитывала, особенно то, последнее, на котором стояли две круглые печати, на одной было написано: «1-я рота 10-го Кавказского стрелкового полка», другая, почтовая, свидетельствовала о том, что муж писал ей в декабре 1914 года из Карса.