Звезды Эгера - [165]

В тот же миг пробилась одна кирка, и комки земли, осыпаясь, упали к ногам Гергея.

Образовалось отверстие, в которое мог уже пролезть человек.

Лагумджи остановился, настороженно заглядывая в отверстие.

В темноте он не увидел ничего. Обернулся. За спиной его засветились два фонаря; между ними стоял пузатый ага в богатой одежде, украшенной золотым позументом, и в белой чалме.

Лагумджи крикнул, что он пробил скважину.

Ага шагнул вперед.

Гергей прицелился. Порох вспыхнул, грохнула пищаль.

Ага схватился за живот и упал.

Гергей отскочил:

— Огонь!

Все десять солдат направили в отверстие свои ружья. Раздались гулкие выстрелы, и лагумджи, давя друг друга, кинулись бежать.

Солдаты вышли из подземелья, притащив с собой тридцать кирок и труп аги. Только один остался, держа ружье на изготовку и выдвинув вперед фонарь, освещавший подкоп.

Агу положили на крепостном рынке. Обошлись с ним не очень почтительно — швырнули на булыжники, так что чалма свалилась с головы.

Но теперь уже ему все было безразлично.

Это был седобородый человек с двойным подбородком. Три длинных шрама на бритой голове доказывали, что звание аги он получил по заслугам. Пуля Гергея попала ему в живот. В грудь тоже попала небольшая пуля — должно быть, когда стреляли солдаты.

Казначей Шукан велел размотать чалму, осмотреть пояс и карманы убитого аги, записал, сколько при нем оказалось денег, перстней и оружия. Все это пошло солдатам, принимавшим участие в подкопе.

Потом предоставили любопытным посмотреть на убитого агу.

Сначала его обступили, конечно, женщины.

— И это они в таких красных чувяках ходят?

— Гляди, они тесемкой завязывают внизу шаровары!

— Видно, богатый был турок.

— Наверно, лейтенант или капитан.

— А интересно, была у него жена?

— Поди, не одна, а целый десяток!

— Можно сказать, представительный был мужчина, — заметила сердобольная жена макларского мельника Боди. — Жаль только, что турок…

Подошел и Золтаи взглянуть на агу.

— А все-таки хоть один этот ага да проник в крепость! — сказал он.

Вдруг между женскими юбками пробрался маленький турецкий мальчик и с радостным криком склонился над мертвецом.

— Баба! Бабаджиим! Баба, татли бабаджиим![91]

Мальчик упал мертвецу на грудь, обнимал, целовал его, приник щекой к его лицу, тряс за плечи, смеялся.

— Баба, бабаджиим!

Глаза женщин наполнились слезами. Госпожа Балог взяла ребенка за руку:

— Пойдем, Селим! Баба спит!

16

Когда на рассвете несметные турецкие полчища снова двинулись из долины на приступ, солдаты смотрели на их продвижение с чувством гнева и злорадства, зная, что в крепости славно подготовились к отпору. От волнения и жажды мести у венгерских воинов напряглись мышцы, точно пружины. Им уже не терпелось кинуться в схватку. Коренастый паренек выскочил через брешь на земляную насыпь и погрозил саблей турецкому воинству, которое с криками хлынуло к крепости.

Солдаты, стоявшие на стене, расхохотались.

— Кто это? — спросил, смеясь, Золтаи.

— Маленький Варга, — ответили ему. — Янош Варга.

Паренек вскочил обратно, но, услышав громкий смех, выскочил вторично и снова пригрозил всей огромной турецкой рати.

Турки принялись палить по нему, и, подгоняемый выстрелами, он прыгнул в брешь проворнее, чем в первый раз. Солдаты еще веселей засмеялись.

Проделку его увидел и Добо и с довольной улыбкой кивнул головой.

Заметив этот знак одобрения, Янош Варга мигом выскочил и в третий раз. Не обращая внимания на пули, он гневно грозил взбиравшимся наверх туркам:

— А ну лезьте, лезьте! Здесь и подохнете, собаки!

Пули, ядра, пики так и сыпались на него, но все мимо. Поддразнивая турок, Варга запрыгал на насыпи и высунул язык. Более того, он проворно повернулся и весьма неприлично, хотя и очень выразительно, шлепнул себя пониже спины. Потом снова вскочил в крепость. И все это перед самым носом турок, перед стотысячной турецкой ордой!

— Молодец, Варга! — крикнул Добо. — Ты достоин награды!

Убедившись, что в этой стороне крепости все в порядке, Добо заторопился к своему коню и поскакал к Старым воротам, так как турки окружали крепость с восточной и южной стороны.

На эти стены и была устремлена все сила штурма.

Гергей в панцире стоял на башне. За его спиной лежали наготове бочки и огромное колесо. Все снаряды и сам он были укрыты тыном.

Гергей был спокоен, как скала над бурным морем.

Турки пошли на приступ. Из всех пушек выпалили разом. Поднялся адский шум.

— Биссмиллах! Биссмиллах!

Воинственные клики заглушили на несколько минут даже грохот чинч лагерного оркестра. Но потом музыканты остановились в Кирайсекеском рву и уже непрерывно гремели во всю мочь.

— Ну, сейчас вы у нас попляшете! — крикнул Золтаи.

Турецкая рать закишела. Зареяли флаги с полумесяцем и с конскими хвостами. Впереди развевался желто-красный стяг янычар, подальше — зеленое полотнище с белыми полосами: знамя улуфеджи. Прикрывшись до колен щитами и звеня стальными доспехами, вышли вперед сипахи.

— Аллах! Аллах!

В руках у них были пики или копья. На ремешках, обхватывавших запястья, болтались обнаженные сабли. У пояса — тоже сабля. Бегом, всей оравой, побежали они из рвов к башне.

— Аллах акбар! Ла иллахи илл аллах! Я фетах!