Звездочеты - [43]

— Ну, это, конечно, меняет дело, — наконец не очень уверенно произнес он. — Это похвально. И все же не забывай, что ты прежде всего обязан быть хорошим солдатом.

Когда обрадованный тем, что его отпустили, мальчик выскользнул за дверь, Эмма, как бы оправдываясь, сказала:

— Вот какие дети рождаются от людей, подобных моему муженьку.

— Не горюй, — ободрил ее Альфред. — Будет у тебя и настоящий ариец.

Ярослава стала поспешно прощаться. Она не хотела ни минуты оставаться здесь. Поскорее бы стряхнуть с себя всю грязь, которая могла к ней прилипнуть.

Когда Ярослава ушла, Эмма игриво заметила:

— Ты мог бы оставить и ее. Или она не в твоем вкусе?

— Ты угадала, — ответил Альфред. — Неужто не видишь, что она не чистокровная немка? Бьюсь об заклад, в ней есть что-то еврейское.

— Ты меня оскорбляешь, Альфред. Я никогда не стала бы дружить с еврейкой. К тому же у нее безукоризненная репутация.

— И все же не мешает к ней присмотреться поближе, — наставительно произнес Альфред. — Впрочем, хватит об этом. Давай я помогу тебе раздеться.

— Ни в коем случае, — отозвалась Эмма. — Ложись в постель. Ты мой повелитель — я твоя раба.

Альфред одобрительно похлопал ее по голой лоснящейся спине и пошел к кровати.

— Мой шеф — большой оригинал, — сообщил он. — Улегся спать с любовницей, и вдруг за окном грянул духовой оркестр. Так он бросился к окну в чем мать родила и слушал марш. Его дама была взбешена.

— Надеюсь, ты не последуешь его примеру? — осведомилась Эмма.

— Кажется, у тебя нет оснований… — обидчиво отозвался он.

— Обожаю военную музыку, — сказала Эмма. — Готова даже рожать под марш. Уж в этом случае Германия получит настоящего солдата!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Зимоглядов ехал в Нальчик не один: с ним был Глеб — его двадцатидвухлетний сын от первой жены. Отслужив в армии, он приехал к отцу как нельзя кстати. Зимоглядов очень торопился в дорогу, намереваясь встретиться с матерью Петра, своей бывшей женой, и, если это будет необходимо, принять все меры к тому, чтобы обезопасить себя. Он знал, что Петр уже сообщил матери о внезапном воскрешении своего отчима, и медлить было бы опрометчиво.

Зимоглядов провел свое детство на Северном Кавказе и сейчас, в поезде, умиленно и жадно смотрел в окно.

От Котляревской до Нальчика поезд тащился медленно: дорога постепенно, но упрямо поднималась в гору. Равнины с высокой, шелестевшей созревшими стеблями кукурузой сменились предгорьем. Берега горных рек полыхали сизыми облаками облепихи с длинными гроздьями оранжевых ягод. Даже из окна вагона чувствовалось леденящее дыхание воды. Над едва приметными тропками среди колючих кустарников, будто от выстрелов, взметались фазаны.

— Дикий Кавказ, — проникновенно сказал Зимоглядов. — Честное слово, Глеб, как только я проезжаю Ростов, так сейчас же чувствую дыхание родных, бесконечно милых гор. Земля моих предков — терских казаков…

— Лирика, — вяло отмахнулся Глеб, свесившись к окну с верхней полки. — Лирика и слюнтяйство. Я ждал от тебя более живописных воспоминаний: зажаренный на вертеле барашек, бурдюк с вином и целая охапка зелени: петрушка, кинза, укроп. Сам не пойму, мать кормила одними пельменями да пирогами с капустой, а у меня страсть к кавказской кухне. Шашлычок… Эх, папахен, разумеется, с дикой черкешенкой, у которой не глаза — факелы в ночи…

— Вот в этих бешеных, не признающих преград речушках водится божественная форель. Прежде ее подавали к царскому столу, — продолжал Зимоглядов. Казалось, он не слышал слов Глеба или же не придал им значения. — Да что форель! Посмотри на эти горы — какая в них мощь, достоинство, гордость, вера какая в незыблемость свою! Когда мне горько, я вспоминаю этих великанов — и ко мне возвращается вера, они исцеляют меня — молчаливые, недоступные…

— Неисправимый фантазер и… — Глеб запнулся и, решившись, продолжил: — И демагог. Ты бы, папахен, лучше подумал о том, что ждет нас в Нальчике. Мы же не с официальным визитом. И даже не с визитом вежливости. И в нашу честь не будет дан обед. Надежда лишь на свои собственные ресурсы и отнюдь не лошадиные силы.

— В горах — воздух, который хочется набирать в ладони, как воду из родника, и пить, пить… В горах забывается, Глебушка, все — и прошлое, и сегодняшнее, и даже то, что должно сбыться. Горы поднимают тебя в небеса и низвергают в пропасти.

— Меня тошнит от мелодекламаций, — склонив голову к отцу, сказал Глеб. Он обладал удивительным свойством произносить грубые фразы вежливым тоном. — Экскурсоводом быть, разумеется, приятно, если знаешь, что лекцию щедро оплатят. Карета наша еле ползет, и я чувствую, что мы у цели. Ты же сам говорил, что здешняя станция — тупик. А мне еще ничего толком не ясно. И знобит от того, что тупик. Символика…

— И хорошо, хорошо, Глебушка, — весело зачастил Зимоглядов. — И не волнуйся, все я продумал, все взвесил. Удивляюсь, почему у тебя столь ничтожно стремление к познанию? Ты рискуешь обмелеть, как река в засушливое лето. Вот хотя бы простейший вопрос: что означает слово «Нальчик»?

— Не имею ни малейшего желания его расшифровывать. И вообще свое личное мнение об этом городишке я выскажу тебе чуть позже. Хотя бы после посещения шашлычной. Вот тогда пресс-конференция будет более колоритной и в точности соответствующей истине.