Звездный танец - [4]

Ее глаза округлились.

— Но ты ведь не Чарли… не тот самый Чарльз Армстед?

Я кивнул.

— О Боже! Так вот что с вами случилось. Ее потрясение подействовало и на меня, вытащив из холодных и ветреных глубин жалости к самому себе. Но жалость к ней осталась. Мне бы следовало догадаться, как глубоко она способна сопереживать. Мы и впрямь с ней были чертовски похожи — мы на самом деле разделили одну и ту же горькую шутку. Странно, зачем я хотел вызвать у нее потрясение?

— Они так и не смогли вылечить вам сустав? — спросила она мягко.

— Я прекрасно передвигаюсь, хотя обычно прихрамываю. При достаточно сильной необходимости я даже могу пробежать короткое расстояние. Но я ни черта не могу станцевать.

— И вы стали видеооператором.

— Три года назад. Те, кто знаком одновременно с видео и с танцем, в наши дни встречаются не чаще, чем зубы у курицы. Конечно же, танцы за— писывают, начиная с семидесятых годов — люди с воображением операторов, снимающих телекомментаторов новостей. Если вы пишете игру на сцене двумя камерами из оркестровой ямы, можно ли это назвать фильмом?

— Так вы пытаетесь сделать для танца то, что кинокамера сделала для театра?

— Довольно точная аналогия, но она проигрывает в том, что танец больше похож на музыку, чем на театр. Вы не можете просто так остановить и начать действие, или вернуться и переделать сцену, которая была плохо отснята; или изменить последовательность событий таким образом, чтобы получился удобный режим съемки. Событие происходит, и вы его снимаете. В шоубизнесе мне платят дополнительные деньги за то, что я работник смешанной квалификации, у которого хватит смекалки понять, какой микрофон фонит в данный момент, и переставить его выше, и который сообразит дать самым крутым пижонам лучшие микрофоны. Есть еще несколько таких, как я. Но я — лучший.

Она восприняла это так же, как мой комплимент в ее адрес — как факт.

Обычно, когда я говорю подобные вещи, я ни черта не забочусь о том, какая будет реакция; или же я выражаюсь ядовито и жду ответного возмущения. Но меня порадовало ее отношение — порадовало достаточно, чтобы обеспокоить. Незначительное раздражение опять сделало меня жестоким, хотя я знал, что это не сработает.

— Итак, я веду это к тому, что Норри надеялась, будто я предложу подобную форму сублимации для тебя. Потому что твое положение даже хуже моего.

Она заупрямилась.

— Не верю, Чарли. Я знаю, о чем вы говорите, я не дура. Но я думаю, что смогу с этим справиться.

— Не выйдет. Вы чертовски велики, леди. Ваша грудь — как две половинки призовой белой мускатной дыни, а за такую задницу любая актриса в Голливуде продала бы к чертям своих родителей. Но в танце «модерн» у вас ничего не получится. Ни-че-го. Справиться с этим? Ты только разобьешь себе лоб! Убедительно я говорю, Норри?

— Чарли, Бога ради!

Я смягчился. Я не могу гневить Норри — для этого я слишком ее люблю. У нас как-то даже получилось жить вместе. Однажды.

— Извини, дорогая. Я злюсь на свою ногу и начинаю вести себя как мерзавец. У Шеры действительно должно было бы получиться. Но ничего не получится. Поскольку она твоя сестра, это тебя печалит. А я совершенно посторонний, и меня это бесит.

— А как, по-вашему, себя чувствую я? — взорвалась Шера, удивив нас обоих.

Я и не подозревал, что она способна так закричать.

— Значит, вы считаете, что я должна прекратить работу, и хотите дать мне напрокат камеру, Чарли? Или, может, мне продавать яблоки около студии? — Ее подбородок задрожал. — Да пусть меня проклянут все боги Южной Калифорнии, если я брошу занятия! Господь дал мне большое тело, но в нем нет ни одного лишнего фунта и оно мне подходит так, что лучше и быть не может. Клянусь Иисусом, я могу по-настоящему танцевать в этом теле и я буду танцевать! Возможно, вы правы, и я расшибу себе лоб для начала. Но я добьюсь своего. — Она глубоко вздохнула. — Спасибо за ваши добрые наме— рения, Чар… мистер Армст… о черт.

Из глаз ее хлынули слезы, и она бросилась прочь, опрокинув чашку с холодным кофе на колени Норри.

— Чарли, — сказала Норри сквозь стиснутые зубы, — за что я тебя так люблю?

— Танцоры глупы. — Я дал ей свой носовой платок.

— О… — Она разглаживала платок на колене. — А за что тебе нравлюсь я?

— Видеооператоры умны. -А…

Я провел остаток дня в своей квартире, рассматривая отснятые кадры, и чем больше я смотрел, тем сильнее бесился.

Занятие танцами требует сильных мотивов с самого раннего возраста — слепая самоотдача, рискованная игра со ставкой на пока-не-реализо-ванные потенциалы наследственности и воспитания. В балете риск был выше, но к концу 80-х годов «модерн» стал таким же рискованным. Вы можете обучаться, к примеру, классическому балету с шестилетнего возраста, а в четырнадцать обнаружите, что стали широкоплечи и годы беспрерывных усилий прошли совершенно впустую. Шера посвятила детство танцу «модерн» — и слишком поздно обнаружила, что Бог наградил ее телом женщины.

Толстой она не была — вы ее видели. Она была высокой, ширококостной, с пышными женскими формами. Когда я прокручивал снова и снова записи «Рождения», в душе нарастала боль, и я даже забыл о никогда не прекращающейся боли в своих собственных ногах. Смотреть на танец Шеры