Звездный скиталец - [49]

— Герр Симмонс! — Дюммель стоял рядом с креслом, вытянув руки по швам. «Началось!» Симмонс резко оглянулся.

— Ну, что еще?

— В ваших руках судьба великой немецкой нации, герр Симмонс.

— Ну это вы бросьте! Нашли фюрера!

— Само провидение…

— Бросьте, вам говорят! — жестко оборвал Симмонс. Немец замолк, но продолжал есть шефа глазами. — Знаю, куда вы гнете. Так вот: не родился еще на свет человек, который заставил бы меня сделать что-то против моей воли.

— Но я…

— Молчать! — рявкнул Симмонс. — И не смейте ставить меня в один ряд с вашим плюгавым ефрейтором!

— К-к-каким ефрейтором? — оторопел Дюммель.

— Прекрасно знаете, каким! — забылся Симмонс. — С Гитлером! Великая нация, видишь ли! Стадо безмозглых баранов, с которым психопат Шикльгрубер развязал мировую войну!

— В-вы несп-п-праведливы, герр…

— Молчать, вам говорят! Тоже мне, Зигфрид-завоеватель!

«Все в одну кучу! — Симмонс мысленно усмехнулся. — Представляю, какой у него сейчас ералаш в башке. Осталось еще по самолюбию пройтись и, пожалуй, хватит».

— Вы, барон, в бухгалтерские книги почаще заглядывайте. Отрезвляет, знаете ли. А еще лучше принесите-ка их сюда.

— Все? — вытаращил глаза немец.

— За последние полгода. И ступайте гулять. Поостыньте да поразмыслите на досуге, пока я тут вас ревизовать буду.

Симмонс знал, что наносит Дюммелю смертельную обиду: в чем угодно можно было обвинить пунктуального немца, только не в отсутствии скрупулезности, и уж что-что, а бухгалтерский учет был в идеальном порядке. Но знал он и другое: из головы барона надо во что бы то ни стало выбить мысль о Ледовом побоище, пока она не переросла в навязчивую идею.

ГЛАВА ШЕСТАЯ «Золотое колечко у пэри во рту»

«Извош» Джума сгорбился на передке фаэтона, машинально подергивая поводья. Лошаденка, лениво покачивая головой, плелась по улице, безразличная ко всему и вся. День выдался хуже некуда: с утра Джума торчал возле базара, но желающих нанять фаэтон было немного, да и те, окинув взглядом старую с облупившейся краской и продавленными рессорами колымагу с убогой клячей в оглоблях, решительно проходили мимо: пешком скорее доберешься, чем на такой развалине. Наконец в воротах базара показался тучный офицер с обвислыми бурыми усами и бордовым носом в помятом неопрятном мундире и, сжимая в руке вяленого, леща, огляделся по сторонам. Джума живо сорвался с места, приглашающим жестом указал на фаэтон.

— Ассалому-алейкум, таксыр! Куда едем?

— В штаб, — буркнул офицер, забираясь в фаэтон, но когда проезжали мимо шапкинского питейного заведения, раздумал, ткнул Джуму в спину лещом. — Останови, малайка. Подождешь меня тут.

— Хоп, таксыр.

Ждать пришлось долго. Наконец офицер вышел из кабака без фуражки, в распахнутом мундире и, пошатываясь, побрел мимо.

— Таксыр! — взмолился Джума. Офицер окинул его взглядом мутных глаз, не узнавая. Рыгнул.

— Чего тебе, киргизское мурло?

— Дальше чатай едем?

— Куда дальше?

— Куда надо.

— Некуда мне ехать. Приехал. — Офицер покачнулся, мотнул головой. Предложил неожиданно: — Хочешь, озолочу?

«Шайтан их разберет, этих русских, — с тревогой подумал Джума, — то за медяк удушить готовы, то — „озолочу“. А вдруг и правда расщедрится? С пьяными — чего не бывает?».

Решил испытать судьбу.

— Хочу!

Офицер выгреб из кармана пригоршню монет, кивнул фаэтонщику:

— Держи.

Предвкушая удачу, Джума подал сложенные в лодочку ладони. Офицер коротко размахнулся и ударил его в лицо. Брызнула кровь из разбитого носа, покатился по земле малахай.

— Еще? — злорадно ухмыльнулся офицер. Джума молча подобрал малахай и, не оглядываясь, побрел к фаэтону.

— Стыдно, ваше благородие! — прозвучал за спиной чей-то возмущенный голос. — За что человека обидели?

— «Человека!» — заржал офицер. — Нашел человека! Иди похристосуйся!

Зажимая ладонью кровоточащий нос, Джума подошел к фаэтону и стал отвязывать поводья.

— Постой, малый!

Фаэтонщик оглянулся. Доставая на ходу платок из кармана просторной куртки, к нему шел русский парень лет двадцати-двадцати пяти. «Тронет, головой ударю! — с решимостью отчаянья подумал Джума. — Будь что будет!» — Он снял малахай и набычился, глядя на приближающегося налитыми кровью глазами. Тот понял его состояние, улыбнулся обезоруживающе:

— Не бойся.

Голос звучал виновато и ласково. Джума почувствовал, что вот-вот заплачет, хлюпнул носом и взобрался в фаэтон.

— Постой, куда же ты? — окликнул его русский, но Джума упрямо мотнул головой и хлестнул лошадь вожжами. Та, всхрапнув, присела на круп, рванула с места размашистой рысью.

— Лови-держи-догоняй! — от души веселился офицер. — Ату его! Ату-ту!

На окраине Ново-Ургенча Джума остановил лошадь возле неширокого канала Киргиз-яб, привязал поводья к стволу старой корявой яблони и огляделся. Неподалеку за решетчатой оградой белело высокое здание под зеленой железной крышей. На воротах поблескивала черная с золотом прямоугольная доска. За воротами радужно переливался цветник с фонтаном посредине. Вокруг кудрявились молоденькие фруктовые деревья.

Фонтан был в диковинку, но Джуме было не до него. Убедившись, что вокруг никого нет, он снял запачканную кровью рубаху, сполоснул ее в канале, повесил сушиться на сук яблони и вошел в воду. Вода была теплая, коричневая от ила, но, окунувшись несколько раз, фаэтонщик почувствовал себя бодрее. Выжал в кустах портки, натянул на влажное тело и завязал ишкыр.