Звёздный пастух и Ниночка - [2]

И оканчивался тот неведомый Тайный час — горная речка вновь низвергалась в долину, ветер качал цветы на лугу и листья в лесу, мать вытирала лоб ребёнка и видела, видела, как уходит болезнь; сны, тоже остановившиеся было, плыли сквозь сонные головы.

Словом, потом ночь текла под звёздным небом как обычно — тихо и задумчиво.

А Студент, быстро раздевшись, укрывался одеялом и в тот же миг засыпал, чтобы проснуться вовремя и не опоздать на первую лекцию в университет.

2

А на другом конце города, недалеко от царского дворца и неподалёку от Звёздной палаты, о которой ещё будет речь в этой истории, в собственном домике жил колдун Людоед Людоедович со своими четырьмя дочерями — Эльвирой Людоедовной, Изабеллой Людоедовной, Марципаной Людоедовной.

Младшую дочь Людоеда — тихую, с чёрными косичками, длинными ресницами и большими карими глазами, все называли просто Ниночкой.

Раньше, очень долго — сто, а может быть, и тысячу лет, кто знает? — колдун квартировал на Гадючьем болоте, среди Чёрного бора, куда не решались заходить самые храбрые царские охотники; да и что они стали бы делать там, если и звери — даже медведи и волки, не говоря уже о зайцах — бывало, остановятся на опушке, шерсть на них сама собой встанет дыбом, и они, жалобно заскулив, со всех ног побегут прочь.

А если, сбившись с пути, кто-нибудь и забредал, на свою беду, в Чёрный бор, то уж никогда-никогда не возвращался оттуда.

Жил бы Людоед Людоедович на Гадючьем болоте в тишине и покое, может быть, и сейчас, но сначала перебралась в город соседка его, Вампира Вурдалаковна (и хорошо ведь устроилась в городе — директрисой Первой образцовой ведьминской гимназии), не с кем на старости лет стало словом перемолвиться. Потом кости заломило от сырости, да и дочери подросли, пора было отдавать их в ученье.

Вот по этим причинам Людоед Людоедович не спеша присмотрел в городе домик с хорошим садом, где росли цветы с огромными жёлтыми, красными и синими венчиками. Сядет на венчик пчела, шмель, бабочка и птица, а цветок сам собой сомкнёт лепестки, переплетёт их, как прутья решётки; когда через некоторое время цветок расправит лепестки — нет уж ни пчелы, ни шмеля, ни бабочки; только птичьи косточки бесшумно скатятся с венчика и упадут на землю.

Понравилось всё это колдуну, так понравилось, что он тут же купил домик с садом, обнёс высоким забором с гвоздями и битым стеклом поверху, справил новоселье и отдал девочек в ученье к Вампире Вурдалаковне.

Утром он сам следил, чтобы дочки хорошенько умывались, позанимались гимнастикой, положили в ранцы учебники, тетради и школьные дневники. И сам приготовлял для них бутерброды.

А вечером, когда девочки возвращались из гимназии, проверял и подписывал дневники.

Жить бы и радоваться на склоне лет старику после трудной людоедской жизни, да вот беда — младшая дочь Ниночка.

Мало того, что она приносила из гимназии бутерброд даже не развёрнутым и дома ничего не ела, в дневнике у неё были одни единицы.

И откуда она такая взялась, Ниночка?!

«Должно быть, в родильном доме подменили. Надо бы главного врача вовремя съесть. Говорило сердце: „Съешь Людоедыч, съешь, после поздно будет“. А я поленился, да и врачишка попался старый, жилистый. Теперь кайся не кайся — делу не поможешь», — думал про себя колдун, вслух выговаривая Ниночке:

— Когда ты возьмёшься за дело?! Когда ты осознаешь неокрепшим умом, что в нашем роду было 9999 людоедов, из них 999 заслуженных. И ведьм в нашем роду было 12545! — кричал он, всё повышая голос. — И никогда не было, чтобы девица нашего рода не становилась хорошей ведьмой!

А Ниночка, опустив ресницы, отвечала одно:

— Не было, так будет. Не хочу я жить в страшном людоедском доме. И не хочу учиться в страшной ведьминской гимназии.

Скажет и сразу уйдёт в свою каморку, захлопнет дверь, да ещё два раза повернёт ключ в замке, уткнётся в подушку да зальётся слезами. И уснёт, не переставая плакать.

Слезы всё будут литься из милых её глаз, из-за крепко сжатых ресниц на мокрую подушку.

Такие это были горькие, горючие слезы, что как-то Ниночка проснулась от собственных рыданий.

И не так просто среди ночи проснулась — а в тот, Тайный час.

Она увидела то, что не видел прежде никто: звёздного пастуха, летящего по совсем чёрному небу, звёздную реку, льющуюся перед ним сверху вниз, но полого и тихо, журчащую, как всякая полноводная, совсем не бурная река.

И увидела далеко, на другом конце города, башню на крыше дома двадцать три.

На секунду Студент повернул к ней лицо, словно Ниночка позвала его, — но как же она могла позвать его, если даже не знала его имени, если она лежала на мокрой подушке, боясь перевести дыхание, чтобы не вспугнуть чего-то, боясь, чтобы не исчезло то, что происходило перед ней; во сне происходило или наяву, она не знала.

Ей показалось, что Студент не только повернул к ней голову, но и увидел её. Через окошко? Но окно ведь было задёрнуто занавеской. Через стену?

Увидел её, встретился с ней взглядом и улыбнулся одними губами; серые глаза его были, как ей почудилось, озабоченные и усталые.

Взглянул на неё только один миг, отвёл усталые глаза и снова занялся своим пастушеским делом, тихо приговаривая «гули-гули-гуленьки».