Звездный лед - [94]

Ван тоже значительно продвинулся. Многие годы его старания оставались почти бесплодными, потому что наноплавильня была повреждена, а понимание Ваном принципов ее работы – поверхностным. Но неустанный напряженный труд позволил исправить поврежденные детали и многие файлы из библиотеки котла. Только крайняя нехватка сырья мешала восстановить и полноценно изучить наноплавильню. Теперь же Ван мог экспериментировать, сколько душе угодно, и наконец делать полезные вещи: базовые лекарства, работающие запчасти машин и многое другое. Однако китаец планировал добиться гораздо большего. Единственный котел всегда ограничен в своих возможностях, и ограниченность эта станет сказываться все сильнее по мере роста населения. Ван захотел сделать новый котел, вырастив его детали в первом. Как он сам говорил, это трудно, но вполне реально. Котел можно задействовать толикой нанорепликаторов из старого, так что не придется разрабатывать нанотехнологическую систему с нуля. Если все получится, второй котел станет лишь копией первого, но успешность работы над ним даст уверенность в возможности построить нечто большее. Третья наноплавильня объемом в восемь раз превзойдет первую, и это позволит, например, вырастить за один процесс целый двигатель посадочного модуля. Ван утверждал, что в конце концов сможет произвести котел настолько же большой, как величайшие промышленные образцы в Китае: монстры величиною в квартал, способные создать целый космический корабль в одном процессе, зародить и вырастить его, будто цыпленка из яйца. Светлана удивлялась тому, насколько далеко он заглядывает в будущее. Вряд ли у кого-то еще были столь же далеко идущие планы.

Раскрашивание лиц закончилось, и дети собрались вокруг Перри, раздававшего шоколад – не резинистый бурый суррогат из наноплавильни, а настоящий. При расчистке грузового трюма обнаружился ящик «Сникерсов», и теперь их держали под замком и строгим учетом, угощаясь только по праздникам. Каждый ребенок смог лишь дважды укусить как следует, но шоколада так ждали и хотели, что для детей он стал изысканнейшим, наилучшим лакомством. И несмотря на малость порций, кое-кто из особо энергичных умудрился измазаться. Но запасы шоколада таяли с каждым годом, и с каждым годом праздновали все больше дней рождения. Скоро детям придется полюбить вкус слепленного в котле суррогата.

– Иди сюда, – позвала Кристина, беря Свету за руку. – Я хочу показать тебе кое-что, пока Перри занимает их.

– И что же это такое?

– Ты видела рисунки, которые приходил оценивать Ван?

– Парочку успела посмотреть, но потом мне пришлось стыковать флекси на стене.

Кристина подвела ее к столу, где красовались рисунки во всем своем мокром, подтекающем красками великолепии. Она отлепила экземпляр, испачкав пальцы желтым, показала Свете.

– Этот нарисовала Дэнни Мэйр. Я спросила, что здесь такое. Она ответила: плохой человек.

– Что за плохой человек?

– Тот, о котором говорят все взрослые.

Света присмотрелась, пытаясь выделить какие-то формы из мешанины пятен и неуклюжих мазков, понять, что именно девочка имела в виду. Сверху – желтое небо, снизу – серо-зеленая полоса неопределенного вида земли, на ней стоит составленный из палочек человек грязноватой красно-черной расцветки. Руки и ноги – зловеще длинные, как у пугала. На концах рук будто кустятся когтистые пальцы. Насколько Света могла разобрать, лицо человека было хищным, лоснящимся и отчетливо угрожающим. В одной руке он держал нечто похожее на куклу, больше красную, чем черную.

– Понятия не имею, кто это может быть, – призналась Светлана.

– Я тоже не имела. Потому я стала расспрашивать, а девочка упорно отвечала, что это плохой человек. Я спросила про имя, и она сказала что-то непонятное – по крайней мере, сначала. Вроде «Пов» или «Пау». А потом до меня дошло, и знаешь, сразу кровь застыла в жилах.

– И что за имя?

– Пауэлл, – выговорила Кристина медленно и отчетливо. – Пауэлл Каган.

– Господи! – вырвалось у Светы, едва удержавшейся от вскрика. – Откуда она…

– Знаешь, люди еще говорят о нем. Может, и не на публике, но наедине, в квартирах. В конце концов, он загнал нас в передрягу. Мы все знаем это, просто некоторым удалось оставить прошлое за спиной и двинуться дальше. У нас и так хватает забот, и не стоит всю злость и ненависть вымещать на человеке, умершем, наверное, уже столетие назад – будем надеяться, в тюрьме. Отбывать пожизненное наказание за преднамеренное убийство многих людей, тяжело и страшно больному, причем анальгетики не в силах унять боль… Но не у всех получается забыть и пойти вперед.

Кристина пожала плечами.

– Каган теперь – новое пугало, демон, каким родители пугают детей, чтобы заставить их слушаться. Веди себя хорошо, а то придет Пауэлл и отнесет тебя к своей жене.

Светлана посмотрела на куклу в руках демона и поняла: это же украденное дитя.

– Отнесет к своей жене?

– К злой ведьме, сумасшедшей старухе, живущей далеко на льду, – объяснила Кристина, кладя на стол рисунок Дон Мэйр и поднимая другой. – Посмотри-ка на портрет Беллы кисти Ричарда Флейга. Вот как он представляет ее.

Семилетний сын Чиёко Ямады и Карстена Фляйга намалевал распознаваемо безумную старую каргу, сидящую на корточках в растрескавшемся льдисто-голубом иглу под железно-черным небом. Светлана глядела на нее, объятая холодным ужасом. И ведь видела рисунок раньше, но не обратила внимания. Подумала: какая-то ведьма, ни на секунду не заподозрив, что это может быть Белла.