Звездный единорог - [45]

За сценой слышатся барабан и флейта, потом опять наступает тишина.

Наши музыканты. Я попросил их подать мне знак, если очень разволнуюсь. Доживите до моих лет - тоже станете не в меру чувствительными. Сегодня вечером вы еще услышите их. Наших певца, флейтиста и барабанщика. Они играли и пели на улицах; там я нашел их, всех по отдельности, и теперь буду учить, если не умру, музыке бродяг, то есть музыке Гомера. Обещаю вам и танец. Это мне захотелось ввести танец, потому что если нет слов, то нельзя ничего испортить. Так как должна танцевать Эмер, то не обойтись без отрубленных голов - я стар, и не мне исправлять мифологию - должны быть отрубленные головы, перед которыми она танцует. Поначалу мне пришло на ум вырезать деревянные головы, но потом, нет, чтобы она танцевала правильно, лучше всяких голов будут крашеные деревяшки в виде параллелограммов. Однако в тупик меня поставила другая проблема, как найти хорошую танцовщицу; одну такую я знал, но ее больше нет; а ведь это должна быть трагикомическая танцовщица, трагическая танцовщица, потому что ее рвут на части любовь и ненависть, жизнь и смерть. Три раза я плевался. Плевался на балерин Дега. Плевался на их короткие туловища, на их скованность, на их пальчики, на которых они крутятся, как волчки, но больше всего на их лица, как у горничных в отелях. Пусть бы на них вовсе не было отпечатка времени, пусть бы они были, как Рамзес Великий, но только не горничными, не обыкновенными служанками. Я плевался! Плевался! Плевался!

Сцена темнеет. Занавес падает. Начинают играть флейта и барабан и играют до тех пор, пока занавес не поднимается над пустой сценой. Проходит полминуты, и появляется Эйтне Ингуба.

Эйтне

Где Кухулин?

Из глубины сцены появляется Кухулин.

К тебе я от Эмер.

Твоя жена меня к тебе прислала,

Чтоб ты забыл о лени, ибо Медб,

С собою взяв из Коннахта злодеев,

Амбары и дома жжет в Эмайн Маха:

Твой дом в Муиртемне уже сгорел.

Не думай о причинах этих бед,

Скачи на битву, смерти не страшась.

Готова сцена, выход за тобой.

Кухулин

Ты опоздала с вестью. Я все знаю,

Уже послал гонца собрать людей,

Вот жду его. А что там у тебя?

Эйтне

Где? Ничего.

Кухулин

Да у тебя в руке.

Эйтне

Нет.

Кухулин

Нет? А что тогда в руке ты держишь?

Эйтне

Ах, это! Как оно ко мне попало?

Я прямо от Эмер,

Мы встретились.

Поговорили.

Кухулин

От Эмер письмо.

В нем о другом. Промедлить, верно, должен

До завтра я. На сей раз ждет меня

Беда, из коей мне живым не выйти.

Наутро ж Конал Кернах будет тут

С великим воинством.

Эйтне

Не понимаю.

Кто и зачем письмо вложил мне в руку?

Кухулин

Что ж понимать? Я до утра промедлить

Тут должен; а тебя прислали, чтоб

Меня тут задержать. Да нет, не бойся,

Написано здесь так. Мне ж по душе,

Как сказано тобой, скакать на битву.

Немного нас тут, но мы все едины.

Победа не всегда бывает легкой.

Входит Морригу и становится между ними.

Эйтне

Скажи, кто между нами встал сейчас?

Не видно никого.

Кухулин

Нет никого.

Эйтне

Кто с птичьей головою из богов?

Кухулин

Ну, голова воронья у Морригу.

Эйтне (изумленно)

Богиня войн Морригу между нами

И черным трогает крылом плечо

Мое.

Морригу уходит

Медб на меня наслала сон;

Когда юнцом ты, Кухулин, с ней спал,

Красива Медб была, как птичка, но

Потом другою стала, глаз во лбу

У ней.

Кухулин

У ней во лбу сверкает глаз?

И у нее воронья голова?

Но в той, что в рот тебе слова вложила,

Не видел я уродства никакого.

Ты не придумала? Ищи себе

Того, кто помоложе. Или правда,

Что, испугавшись, ты сама решила

Меня на смерть послать своим умом?

В волненье ж ты забыла о письме,

Что у тебя в руках.

Эйтне

Проснулась я,

Слыла всегда рассчетливою Медб.

И ты поверишь мне, кому ж еще?

Кухулин

Я обезумел после смерти сына,

Войной пошел на море, и жена

Меня вернула к жизни.

Эйтне

Много жен

Тебе служило, но меня ты выбрал.

Кухулин

Боялась ты, что, если изменилась,

Тебя убью, но все уж по-другому

В подлунном мире, и урод здесь я,

Коль все такой же.

Эйтне

Я тебя любила,

Ты не прощал предательство тогда

И, если мне не веря, ты прощаешь,

То, верно, смерть твоя не за горами.

Кухулин

Ты громко говоришь - и возле двери;

Зачем кричать о смерти, да еще

С таким волненьем, ведь не знаешь ты,

Кто может нас подслушать из-за двери?

Эйтне

Возможно, кто предателя запомнит,

В ком страсть еще бурлит для жизни,

Кто не торопит смерть. Когда уйдешь,

Я всем представлюсь: поварам, гонцам,

И оружейникам, и поварятам.

Пусть бьют ковшами и ножами режут,

На вертел пусть сажают, пусть умру

Позорной смертью, что им будет люба,

И тень моя между другими встретит

Открытым честным взглядом тень твою.

Кухулин

Ах, речи жен, замысливших худое.

Входит слуга.

Слуга

Твой конь готов. И люди ждут приказа.

Кухулин

Сейчас, сейчас. Всего один вопрос.

Та женщина, что вне себя от горя,

Сказала, будто ложь в ее словах,

Так как она предать меня решила

И смерть мне уготовить. Что же делать?

Как мне спасти ее от чар враждебных?

Слуга

Она призналась?

Кухулин

Правда мне известна!

Она явилась с вестью от жены.

Слуга

А если дать ей макового сока?

Кухулин

Что ж, дай, но береги ее от смерти,

Как самого себя. Коль не вернусь,

Пусть Конал позаботится о ней,

Его ведь любят жены.

Эйтне

Вот знать бы,

Что та Морригу с головой вороньей

Была честна и правду мне сказала