Звездный единорог - [17]

Шрифт
Интервал

Эндрю. Послушай меня, Томас. Мальчишка еще не перебесился, но скоро это пройдет. Он не в меня, ему твои слова безразличны. Успокойся, оставь его пока, оставь его мне, послушай, я ведь понимаю его.


Он ведет Томаса вон из мастерской, и Мартин со злостью захлопывает за ними дверь, после чего садится и берет в руки льва и единорога.


Мартин. Я видел светящееся существо. Что это было?

Эндрю (открывает дверь и просовывает внутрь голову). Послушай, Мартин...

Мартин. Уходи. Не хочу больше разговаривать. Оставь меня одного.

Эндрю. Да подожди ты. Я понимаю тебя. Томас тебя не понимает, а я понимаю. Разве я не говорил, что когда-то был таким же, как ты?

Мартин. Как я? Ты тоже видел то, что не видят другие? То, чего тут нет?

Эндрю. Видел. В четырех стенах мне плохо. Томас не знает. О нет, он не знает.

Мартин. У него не бывает видений.

Эндрю. Не бывает. В его сердце нет места веселью.

Мартин. Он никогда не слышал нездешнюю музыку и нездешний смех.

Эндрю. Нет, Он не слышит даже мелодию моей флейты. Я прячу ее в соломе, что на крыше.

Мартин. С тебя тоже соскальзывает тело, как с меня? Твое окно в вечность открыто?

Эндрю. Нет такого окна, которое Томас закрыл бы, а я не мог открыть. И ты такой же, как я. Когда я по утрам еле волочу ноги, Томас говорит: "Бедняжка Эндрю стареет". Больше он ничего не хочет знать. Сохранять молодость - значит делать то, что делают молодые. Двадцать лет я дурачил его, и он ни разу ни о чем не догадался!

Мартин. Говорят, это экстаз, но какими словами объяснить, что он значит? Разум как будто освобождается от мыслей. Когда мы облекаем чудо в слова, эти слова так же похожи на чудо, как ежевика на солнце или луну.

Эндрю. Я понял это в те времена, когда меня считали буяном и все время докучали вопросами, что хорошего я нахожу в картах, женщинах и выпивке.

Мартин. Так помоги же мне вспомнить мое видение и разобраться в нем. Я все забыл. Постой, оно возвращается понемногу. Я знаю, что видел топающих единорогов, потом появился некто, все время меняющийся и в чем-то сверкающем. Что-то должно было случиться, так мне казалось, или быть сказано, что-то такое, после чего моя жизнь переменилась бы, стала бы сильной и прекрасной, как бег единорогов, а потом, потом...

Голос Джонни Бокача (за окном). Бедный я, бедный, нет у меня ни еды, ни работы, ни земли, ни денег, ни друга, ни приятеля, ни надежды, ни здоровья, ни тепла...

Эндрю (глядит в сторону окна). Те самые попрошайки. Отправляются со своими хитростями и воровством на Кинварскую ярмарку.

Мартин (нетерпеливо). Здесь неспокойно... Пойдем в другую комнату. Я пытаюсь вспомнить.

Эндрю. Вид у них не того. Надо их прогнать, но сначала дам им что-нибудь.

Мартин. Прогони их, или пусть они замолчат.

Другой голос.

Моей молитвой будет защищен
Всяк, кто поможет мне теперь,
Его поддержит в среду Рафаил,
В четверг накормит Сахиил,
Бедою в пятницу займется Хамиил,
И Кассиил богатство даст в субботу.

Если подадите нам, подадите самому Богу и укрепите богатство Небес.

Эндрю. Эй! Он лезет в окно.


Джонни карабкается вверх.


Джонни. Клянусь своими грехами, тут никого нет.

Подин (снаружи). Прыгай внутрь и посмотри, нельзя ли там что-нибудь взять.

Джонни (прыгает внутрь). Все мои благословения пусть обратятся в проклятия тем, кто ничего тут не оставил! (Переворачивает все.) Наверно, что-то есть в сундуке, но как его открыть?


Пригнувшись, Эндрю приближается к нему.


Нэнни (снаружи). Поторопись, хромой краб! Не век же нам тут стоять!

Джонни (хватает мешок с деньгами и обеими руками поднимает его над головой). Глядите-ка, что я нашел, глядите!


Эндрю подходит сзади и кладет руку ему на плечо.

Мы пропали! (Мешок шумно падает на пол.)

Мартин (подбегает, хватает его; головы в окне исчезают). Вот оно! Я вспомнил. Так оно и было. Это приказ. Кто прислал вас сюда?

Джонни. Несчастье послало меня сюда и голод, трудные пути Господни.

Нэнни (снаружи). Так оно так, мой бедняжка, мой единственный сыночек. Будь милостив к нему, ведь он лишь сегодня покинул тюрьму.

Мартин (обращаясь к Эндрю). Я пытался вспомнить - когда он произнес одно слово, у меня получилось. Я увидел того, кто держал сверкающую чашу.

(Поднимает руки.) Потом чаша упала и с громким стуком разбилась. И я увидел, как единороги топчут ее. Они разбили наш мир на кусочки - когда я увидел это, то закричал от радости! И услышал приказ: "Разрушай, разрушай, разрушение творит жизнь, разрушай! "

Эндрю. А с ним что делать? Он же хотел унести твое золото.

Мартин. Как я мог забыть или ошибиться? Нет, я все помню. На меня накатило, как волна, как речной поток.

Джонни (плачет). Голод и жажда привели меня сюда.

Мартин. Других посланий у тебя нет? Ты видел единорогов?

Джонни. Ничего я не видел и ничего не слышал. Я чуть не умер от страха и от тюремных ужасов.

Мартин. Надо разрушать все, что стоит между нами и Богом, между нами и блистающей страной. Круши стену, Эндрю, круши все, что между нами! Но с чего начать?..

Эндрю. О чем ты?

Мартин. Этот человек всего лишь начало. Он был послан - бедный, у него ничего нет, поэтому он видит Небо, как мы не можем его видеть. Он и его спутники поймут меня. Но как сделать, чтобы все люди потянулись к нам сердцем и поняли нас?


Еще от автора Уильям Батлер Йейтс
Кельтские сумерки

Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) — классик ирландской и английской литературы ХХ века. Впервые выходящий на русском языке том прозы "Кельтские сумерки" включает в себя самое значительное, написанное выдающимся писателем. Издание снабжено подробным культурологическим комментарием и фундаментальной статьей Вадима Михайлина, исследователя современной английской литературы, переводчика и комментатора четырехтомного "Александрийского квартета" Лоренса Даррелла (ИНАПРЕСС 1996 — 97). "Кельтские сумерки" не только собрание увлекательной прозы, но и путеводитель по ирландской истории и мифологии, которые вдохновляли У.


Туманные воды

Эта пьеса погружает нас в атмосферу ирландской мистики. Капитан пиратского корабля Форгэл обладает волшебной арфой, способной погружать людей в грезы и заставлять видеть мир по-другому. Матросы довольны своим капитаном до тех пор, пока всё происходит в соответствии с обычными пиратскими чаяниями – грабёж, женщины и тому подобное. Но Форгэл преследует другие цели. Он хочет найти вечную, высшую, мистическую любовь, которой он не видел на земле. Этот центральный образ, не то одержимого, не то гения, возвышающегося над людьми, пугающего их, но ведущего за собой – оставляет широкое пространство для толкования и заставляет переосмыслить некоторые вещи.


Тайная роза

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Стихи

Уильям Батлер Йейтс — В переводах разных авторов.


Смерть Кухулина

Пьеса повествует о смерти одного из главных героев ирландского эпоса. Сюжет подан, как представление внутри представления. Действие, разворачивающееся в эпоху героев, оказывается обрамлено двумя сценами из современности: стариком, выходящим на сцену в самом начале и дающим наставления по работе со зрительным залом, и уличной труппой из двух музыкантов и певицы, которая воспевает героев ирландского прошлого и сравнивает их с людьми этого, дряхлого века. Пьеса, завершающая цикл посвящённый Кухулину, пронизана тоской по мифологическому прошлому, жившему по другим законам, но бывшему прекрасным не в пример настоящему.


Пьесы

Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) – великий поэт, прозаик и драматург, лауреат Нобелевской премии, отец английского модернизма и его оппонент – называл свое творчество «трагическим», видя его основой «конфликт» и «войну противоположностей», «водоворот горечи» или «жизнь». Пьесы Йейтса зачастую напоминают драмы Блока и Гумилева. Но для русских символистов миф и история были, скорее, материалом для переосмысления и художественной игры, а для Йейтса – вечно живым источником изначального жизненного трагизма.