Звездный единорог - [16]

Мартин. Они были сильными. Какой же грохот стоял от их топанья!

Отец Джон. А какой смысл в винограднике? Мне приходит на ум псалом: Et calix meus inebrians quam praeclarus est {И сколь прекрасна чаша моя неопьяняющая (лат.).}. Странное видение, очень странное видение, очень странное видение.

Мартин. Как мне попасть туда опять?

Отец Джон. Ты не должен стремиться туда, и не думай об этом. Нет ничего хорошего в жизни с видениями и ожиданиями, в ней больше искушений, чем в обычной жизни. Наверное, тебе было бы лучше остаться в монастыре.

Мартин. Там я ничего не видел отчетливо. А тут видения опять вернулись ко мне, ведь тут сияющие люди стояли кругом меня и смеялись, когда я был младенцем в нагрудничке.

Отец Джон. Ты не знаешь, а вдруг видение пришло от Царя нашего мира? Никто не знает, если не следует учению Церкви. Тебе нужен духовный наставник, и он должен быть ученым человеком. Мне не хватает знаний. Да и кто я? Нищий ссыльный священник, забывший и то, что когда-то знал. Я и книг-то не беру в руки, так что они все отсырели и покрылись плесенью!

Мартин. Пойду-ка я в поле, где ты не сможешь разбудить меня. Еще раз взгляну на тот город. Я услышу приказ. Не могу ждать. Мне надо узнать, что там было, мне надо вспомнить приказ.

Отец Джон (встает между Мартином и дверью). Наберись терпения, подобно нашим святым. У тебя свой путь. Но если приказ был тебе от Господа, жди, пока Он сочтет тебя готовым услышать его.

Мартин. Но ведь я могу прожить так и сорок, и пятьдесят лет... постареть, как мои дядья, и не увидеть ничего, кроме обыкновенных вещей, кроме работы... дурацкой работы?

Отец Джон. Вон они идут. И мне пора восвояси. Надо подумать и помолиться. Мне неспокойно за тебя. (Обращается к Томасу, когда он и Эндрю входят.) Ну вот, он тут. Постарайтесь быть подобрее к нему, ведь он слаб как младенец. (Уходит.)

Томас. Прошел припадок?

Мартин. Это не припадок. Я был далеко... все это время... нет, вы не поверите, даже если я расскажу.

Эндрю. Мартин, я поверю тебе. Мне тоже случалось долго спать и видеть очень странные сны.

Томас. Да уж, пока я не вылечил тебя, не взял тебя в руки и не заставил жить по часам. Есть лекарство, которое и тебе поможет, Мартин, разбудит тебя. Отныне тебе придется думать только о твоей золоченой карете, берись за дело и все лишнее выбрось из головы.

Мартин. Нет, не сейчас. Мне надо подумать. Я должен вспомнить то, что слышал, что мне было велено сделать.

Томас. Выбрось это из головы. Если работаешь, то работай, нельзя думать о двух вещах одновременно. Вот в воскресенье или в святой праздник пожалуйста, делай, что хочешь, а в будни, будь добр, чтоб ничего лишнего, иначе можно ставить крест на нашем деле.

Мартин. Не думаю, что меня увлекает каретное дело. Не думаю, что мне было велено делать кареты.

Томас. Поздно говорить об этом, когда ты все, что у тебя есть, вложил в дело. Заканчивай работу, и тогда, может быть, я разрешу тебе отвезти карету в Дублин.

Эндрю. Вот это да, это будет ему по вкусу. Когда я был молодым, то больше всего на свете хотел побывать в Дублине. Дороги - это здорово, главное, им нет конца. Они - все равно что змея, проглотившая свой хвост.

Мартин. Нет, я был призван не к бродяжничеству. Но к чему? К чему?

Томас. Ты призван к тому же, к чему призваны все, у кого нет больших богатств, к Труду. Без труда и жизни никакой не было бы.

Мартин. Интересно, так ли уж важно, чтоб эта жизнь продолжалась? Не думаю, что важно. Как сказал мюнстерский поэт? "Перенаселенный, ненадежный мир, что без колясок ни на шаг". Вряд ли я призван к этой работе.

Эндрю. Мне тоже лезли в голову такие мысли. Жаль, что семейство Хиарнов вообще должно работать.

Томас. Поднимайся, Мартин, и не говори глупости. Тебе привиделась золотая карета, ты мне все уши прожужжал ею. Ты сам придумал ее, всю расчертил, не забыл ни об одной мелочи, а теперь, когда конец близок и победа не за горами, когда лошади ждут, чтоб везти тебя в Дублинский замок, ты вдруг засыпаешь и потом болтаешь всякий вздор. Нам грозит убыток, ведь мы можем и не продать карету. Ну-ка, садись на лавку и принимайся за работу.

Мартин (садится). Попробую. Не понимаю, зачем я вообще за нее взялся, все какой-то дурацкий сон. (Берет колесо.) Какая радость может быть от деревянного колеса? Даже позолота ничего не меняет.

Томас. Начинай. У тебя была какая-то задумка насчет оси, чтобы колесо катилось гладко.

Мартин (роняет колесо и хватается за голову). Не получится. (Со злостью.) Зачем вам понадобилось, чтобы священник разбудил меня? Моя душа это моя душа, и мой разум - мой разум. И где они гуляют - моя забота. У вас нет власти над моими мыслями.

Томас. Нечего так разговаривать со мной. Во главе семейного дела стою я, и, племянник ты или не племянник, я не потерплю, чтобы ты или кто-то другой работал спустя рукава.

Мартин. Лучше я пойду. Все равно от меня толку не будет. Я должен... мне надо побыть одному... иначе я забуду, если не буду один. Дай мне, что осталось от моих денег, и я уйду.

Томас (открывает шкаф, достает мешок с деньгами и бросает его Мартину). Вот все, что осталось от твоих денег! Остальное ты потратил на карету. Если хочешь уйти - уходи, и с этой минуты мне плевать на тебя.