Звездные мечты - [21]

Негодяй!

* * *

Рори отослал «Пурпурное сердце» своим дочерям. У Мари не оставалось иного выбора, как отдать им медаль. Анджела горько плакала о своем папе, который был ранен, сражаясь за их страну, в то время как Кики бережно убрала медаль в свой ящик, под одежду. В конце концов, она была старшей папиной дочерью. Значит, она должна хранить эту награду для них обеих.

* * *

Немного спустя из Голливуда просочились и другие сообщения. Рори оказался выброшенным на берег, ролей для него не было. С одной стороны, у него осталась легкая хромота на правую ногу. Но что было хуже всего, режиссеры находили теперь, что у него «старомодная внешность», вроде как у куколок, украшающих свадебный торт. Гангстерские фильмы не снимались, только военные, но даже его полученное на войне увечье не могло сослужить ему службу. Он явно не обладал внешностью «паренька-соседа», который отправился защищать отечество ради маминого яблочного пирога. Не мог он играть ни противных япошек, ни эсэсовцев. Внешность Девлина более подходила для эпохи первой мировой войны, нежели второй.

Последнее, что прослышала Мари, — Рори сожительствует с престарелой звездой, которая проводила время за просмотром собственных старых фильмов. Глядя на экран, она жевала конфеты и теребила сальные белесые завитые волосы жирными, в кольцах, пальцами. По слухам, когда палец у нее становился слишком толстым для кольца, она звала кого-нибудь, чтобы снять его.

Самое печальное в этой истории заключалось в том, что Рори Девлин был всего лишь третьим в ménage à trois[9], младшим третьим. Первым номером был черный шофер, который, помимо прочих обязанностей по дому, управлял «роллс-ройсом» хозяйки в ее редких поездках.

«Sic transit gloria»[10].

Мари слегла в постель на четыре дня, на это время домашняя прислуга получила приказ не беспокоить ее.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Нью-Йорк, 1947 — 1948

Девушка нетерпеливо заерзала в своем кресле. Биби Тайлер улыбнулась.

— Я понимаю, вы умираете, так вам хочется узнать, что же было с девочками Девлин. Но я хочу, чтобы вы, дорогуша, видели и задний план, для того чтобы понять, как все у них складывалось.

Итак, в 1945 году война закончилась. В 1946 году Кики получила диплом школы «Чалмерс» и осенью поступила в колледж Вассар в Пафкипси, что ей было вовсе не по душе. Она пошла на это, только лишь чтобы угодить матери, но жаловалась, что и Пафкипси, и колледж — сплошная скука. Она хотела стать актрисой, и было неважно, что на это скажет мать. Мари, со своим снобизмом, смотрела на актрис сверху вниз.

Мари планировала, что, закончив «Чалмерс», Анджела тоже последует за Кики в Вассар. Мари решила, что летом 1947 года, когда Анджела получит диплом школы, а Кики вернется домой, она устроит в честь дочерей большой вечер. Обе девочки были прелестны в расцвете своей юности. Кики была очень красива, с бледно-золотыми, как у матери, волосами и фиолетово-голубыми глазами… Или они были зелено-голубые? Голубые глаза так легко меняют свой цвет…

Анджела была похожа на своего отца, с копной черных волос и желто-зелеными глазами — такие глаза еще называют кошачьими. Конечно, у Рори глаза были темнее, самые темные глаза, какие Мари когда-либо видела. Мари сама всегда тянулась к Анджеле, от нее исходило какое-то сияние. Но кто мог противостоять Кики? Та была само очарование. Уже в девятнадцать лет Кики выглядела как звезда.

1

Анджела глядела в окно вагона и с грустью размышляла. Никто не приехал на ее выпускные экзамены. Как лауреат поэтического творчества она прочитала свою собственную «Оду будущему». Родители других детей поздравляли ее; отец, ее настоящий отец, прислал телеграмму, но даже это не могло заслонить тот факт, что ее собственная мать и Кики отсутствовали.

Она никому не могла назвать истинную причину, почему никто из ее семьи не приехал. Кики была только что исключена из Вассара, и неудовольствие Мари этим было столь велико, что даже Эдвард ничего не мог поделать — Мари, разъяренная Кики, заточила себя в Стонингеме и не позволила Эдварду присутствовать на церемонии выпуска Анджелы. Как бы то ни было, но любопытствующие задавали вопросы.

Кики с радостью бы приехала, несмотря на то что впала в немилость. По телефону она сказала Анджеле, что не может вынести, что ее маленькая бедняжка Анджела останется одна в тот день, который так много значит для нее, хотя все это — «просто дерьмо».

— Мама говорит, что я должна оставаться в городе под замком, потому что я непослушная. Я утратила любовь нашей старушки Мари. Ладно, тебя, во всяком случае, она любит. Впрочем, какая разница?

— Но это не так, Кики! — запротестовала Анджела, хотя на самом деле она именно так и думала и даже мысленно стыдилась, что испытывала от этого какое-то удовлетворение.

— Нет, это так, но, Анджела, я уже говорила тебе, меня это не волнует. Этой даме не угодишь. Как бы то ни было, мне не велено появляться в Стонингеме, потому что она не хочет видеть меня, и я не могу поехать в Хемптон: там каждая собака уже знает, что я опозорила семью, и они скажут, что я пошла по стопам моего отца, который, конечно, известный баламут. Но тем не менее предостережение матери не удержало бы меня здесь и не помешало бы приехать к тебе, мой небесный ангел, если бы она не сказала, что, если я нарушу слово, никто из нас не получит наш вечер. Поэтому прости меня. И постарайся не переживать. Кого сегодня волнует это дурацкое окончание школы?