Звездная река - [7]

Неужели Царица-мать Запада все-таки обратила свой взор в его сторону? Неужели он достоин такой удачи?

Его мать действовала быстро и умело, как всегда. Она скрывала свои чувства за быстрыми движениями. Собрала ему сумку с едой, холодным чаем и сменой одежды (собственно говоря, отцовской, они теперь носили один размер), чтобы он не опозорил их перед незнакомыми людьми и супрефектом. Выражение ее лица не изменилось – в присутствии посыльного, – когда Дайянь вернулся и принес свой лук и колчан из укромного места в сарае. Он взял сумку из ее рук. Дважды поклонился. Сказал до свидания.

– Не урони честь своей семьи, – сказала она, как говорила всегда.

Он колебался, глядя на нее. Тогда она протянула руку и сделала то, что всегда делала, когда он был маленьким: дернула его за волосы, не так сильно, чтобы сделать больно или потревожить шпильки в его волосах, но прикоснулась к нему. Он вышел. Оглянулся назад и посмотрел на нее в дверном проеме, уходя прочь вместе с посыльным.

Его отец, когда они пришли к управе, выглядел испуганным.

Дайянь не совсем понимал, почему он испуган, они не так уж далеко ехали, всего лишь в деревню Гуань. Они почти наверняка будут там до захода солнца. Но отец Дайяня был человеком, который мог выглядеть довольным или озабоченным в тех случаях, когда люди вокруг выказывали признаки совсем другого настроения. Это было для мальчика загадкой, всегда.

Супрефект был недоволен. Он даже явно сердился. Ван Фуинь был толстеньким ленивым человеком (все знали об этом), возможно, он был недоволен тем, что ему приходится пускаться в эту поездку самому, вместо того, чтобы отправить начальника полиции или судью и в комфорте ждать их доклада.

Но это не могло быть причиной того, что его отец выглядел таким расстроенным и старался это скрыть. Жэнь Юань плохо умел скрывать свои чувства и мысли. Его мягкость также не всегда была достоинством, как уже давно решил его младший сын.

Однако он любил его за это качество.

Ранний вечер, ветер стал чуть холоднее. Они ехали ему навстречу, на восток от Шэнду, во внешний мир. Река скрылась из виду справа от них, хотя они чувствовали ее присутствие за лесом по иному пению одних птиц и по полету других. С крутых склонов к северу от дороги постоянно доносились вопли гиббонов.

В этом лесу водились соловьи. Брат Дайяня приезжал сюда охотиться на них. Двор в Ханьцзине требовал соловьев для огромного сада, который создавал император. Чиновники платили за них большие деньги. Это было безумие, конечно. Как может птица в клетке выдержать долгую дорогу из Сэчэня? Их придется спустить вниз по реке, по ущельям, потом с императорскими курьерами на север. Если эти курьеры будут скакать быстро… Сама идея о клетке с птицами, подскакивающей у седла, была одновременно грустной и смешной. Дайянь любил соловьев. Некоторые жалуются, что они не дают спать по ночам, но он ничего не имел против них.

Вдалеке, когда рассеялся туман и день стал ясным, замаячили Двенадцать Пиков. Их было всего одиннадцать, конечно. Дайянь уже давно потерял счет объяснениям, почему это так. Эти пики считались священными и в учении Мастера Чо, и в учении Священного Пути. Дайянь еще никогда не бывал так близко от них. Он никогда не уезжал так далеко от Шэнду, и разве не грустно думать, что пятнадцатилетний подросток никогда не бывал дальше, чем в нескольких часах езды от своего поселка? Он никогда так далеко не ездил верхом. Это само по себе было приключением.

Они ехали быстрее, чем он ожидал. Супрефект явно ненавидел свою лошадь. Вероятно, он ненавидел всех лошадей, и хотя он выбрал кобылу со спокойным шагом и широкой спиной, его недовольство явно росло с тех пор, как они выехали из города. Человек, предпочитающий городские улицы деревенским дорогам, есть такая поговорка.

Ван Фуинь постоянно оглядывался, смотрел налево, направо и назад. Он вздрагивал от криков гиббонов, когда они кричали особенно громко, хотя их крики раздавались почти непрерывно и к ним уже следовало привыкнуть. Это были печальные, как будто потусторонние вопли. Дайянь был вынужден это признать. Но гиббоны могли предупредить о появлении тигра – этим они приносили пользу. И еще они служили источником мяса во время голода, но их было трудно добыть.

Супрефект настаивал на остановках, которые позволяли ему сойти с лошади и размяться. Затем, стоя на дороге, он, кажется, сознавал, что они одни в дикой местности, – он и всего четыре стражника, – а крестьянин из деревни Гуань тащился где-то позади них на своем ослике. Вань Фуинь приказывал одному из стражников помочь ему снова сесть на лошадь (он не отличался ловкостью), и они опять пускались в путь.

Он ясно демонстрировал свои чувства: ему не нравилось находиться здесь, слушать вопли диких зверей, и ему не хотелось оставаться здесь дольше, чем необходимо. Они двигались быстро. Не стоило ждать чего-то особенно хорошего в деревне семьи Гуань, но там все-таки должно быть лучше, чем на пустынной осенней дороге между скалой и лесом, где скоро начнет темнеть.

Фермер намного отстал от них. Неважно. Они сами знают, где находится деревня, и не станет же супрефект ждать крестьянина на ослике. Им предстояло разбираться с покойником, и кто знает, что их ждет на дороге между тем местом, где они сейчас, и трупом.