Звезда телерекламы - [3]

— Шесть тысяч… — вслух размечтался я.

— Нет, не шесть, конечно. Десять процентов достанутся мне, да и налоговое ведомство зацапает свой куш. В лучшем случае, ты получишь три с половиной тысячи.

— Все равно, это изрядные бабки, Майк.

— Я не спорю. Но ты не спеши с ответом. Иди домой и обмозгуй это, как следует. Подумай, чем сможешь заняться в течение того года, что тебя не будут снимать. Разработай какой-нибудь план.

Вот так это и случилось. И вот теперь, день спустя, я сидел в "Кам-Каме" вместе Тони и разрабатывал план. Честно говоря, я ещё не оправился от потрясения. В мечтах я уносился в райские кущи. Вот я, владелец самого процветающего приморского ресторанчика, валяюсь на золотистом греческом пляже, окруженный толпой загорелых нагих прелестниц. Или разъезжаю на "лотусе" по всей Европе, останавливаясь, где пожелаю, разгуливаю по Парижу, Мадриду и Риму в сопровождении сногсшибательной длинноногой мадонны, обретшей во мне бога любви.

Нет, такое испытание не по моей плебейской душе, решил я. Мне нужна помощь.

Оторвав глаза от извивающейся и дергающейся массы, Тони состроил гримасу и повернулся ко мне.

— Похоже, мы с тобой опять вляпались, старик! — проорал он. Из-за мерцающего света его лицо то появлялось, то проваливалось в темноту, и даже голос, казалось, вибрировал. — Боюсь, что я сейчас блевану! — пожаловался он.

Я успокаивающе махнул рукой.

— Расслабься, старичок! Как-никак, мы балдеем почти задаром!

— Не могу! Я должен хоть что-нибудь выпить. — Тони с отвращением ткнул пальцем в бутылку "Кока-колы" — более крепких напитков в этом дурацком обезьяннике не подавали.

— Я тоже! — гаркнул я.

Я, разумеется, знал, в чем таилась подлинная причина недовольства моего закадычного друга. Дело было вовсе не в одуряющем шуме, тесноте или идиотском освещении. И даже не в "Кока-коле". Просто из-за почти непрерывных съемок мы с Тони уже около месяца колесили по стране и были совершенно выбиты из нормального уклада жизни. Можете себе представить, как сказались четыре недели вынужденного воздержания на двух полных сил, удали и задора двадцатилетних жеребчиках, не привыкших противиться властному зову природы. Немудрено поэтому, что при виде такого скопища молоденьких самочек, у моего приятеля, никогда прежде не сталкивавшегося с необходимостью влачить отшельническое существование, буйно взыграла кровь. Не будь у меня на уме тысячи более насущных проблем, я бы, вероятно, ощущал то же самое. Но даже я поймал себя на том, что все чаще и чаще поглядываю на длинные ножки, туго обтянутые задики и соблазнительно подпрыгивающие грудки, забывая о пленительно маячивших перспективах целого года райской жизни.

Мое внимание привлекла одна девчушка. Высокая и гибкая, она, игриво вертя задиком и подмахивая бедрами, танцевала с грацией и изяществом настоящей балерины, заставляя своего не слишком расторопного партнера пыхтеть и ловить ртом воздух. Наконец, бедняга не выдержал и, сграбастав деваху в охапку, с силой прижал её к себе, имитируя половой акт. Девица запрокинула назад голову, заливисто расхохоталась и высвободилась из медвежьих объятий своего неуклюжего кавалера. Тони тяжело вздохнул. Я громко заржал, а Тони посмотрел на меня и ухмыльнулся, поняв, что я раскусил его сладострастные помыслы.

— Да, сынок, месяц пустынничества сказывается, — посочувствовал я.

— Не то слово. Впрочем, вон та парочка вполне могла бы облегчить наши муки.

— Где?

— Вон там, в углу. Танцуют друг с дружкой. Сейчас появятся.

Я стойко дождался, пока девушки, на которых положил глаз Тони, не вынырнули из толпы, и с ходу сообразил, что ожидание того стоило. Блондинка и брюнетка, обе как на подбор, прехорошенькие. Лет по двадцать, среднего роста, фигуристые, все на месте. Танцевали они как-то отрешенно, почти топчась на месте, и словно не замечали окружавшего столпотворения.

— Недурно, — одобрил я.

— Он ещё смеет говорить, что недурно!

— Ну, хорошо, так сделай что-нибудь.

— Так ты не против?

— Издеваешься, что ли?

— Ладно.

Едва мы встали со складных стульев, как воцарилась внезапная и совершенно оглушающая тишина. Какофония смолкла. Вспыхнул нормальный свет. Я облегченно вздохнул и уселся на место, впервые осознав, что у меня заложило уши. Даже от одного лишь сидения я умудрился вспотеть.

— Проклятье! — изрыгнул Тони.

Блондинка с брюнеткой оглядывались в поисках свободных мест. За нашим столом как раз уцелели два свободных стула. Тони пригнулся ко мне.

— Классные бабенки, да?

— Да, особенно… Ой, они идут к нам!

Тони сатанински ощерился.

— Еще бы!

Девицы выбрались из толпы и, подойдя к нашему столу, молча уселись. Скользнули взглядами по нашим лицам, но мы, не сговариваясь, дружно посмотрели в сторону. Девицы повернулись к танцевальной площадке, а мы принялись уже в открытую разглядывать их.

Обе были облачены в костюмы из шелковистой ткани, а, возможно, и из натурального шелка. Расклешенные брючки, зауженные на бедрах. Под блузками угадывались пышные груди. Замечательная все-таки ткань — шелк. Облегает, приоткрывает, охлаждает кожу.

Жгуче-черные длинные волосы брюнетки свободно ниспадали на плечи. Темно-карие, подернутые влагой глаза на смуглом овальном личике, казалось, смотрели с ленцой. Носик маленький, аккуратный, губы же пухленькие, сочные. Кто она? Возможно, итальянка. Или испанка? Шансы примерно одинаковы, решил я.