Звезда Сириама - [2]

2

Минут через пятнадцать, когда мы уже собрались, в дверь осторожно постучали. Это была миссис Рузи, сухонькая темнокожая индианка, консьержка нашего дома. Мы еще вчера договорились, что она будет присматривать за нашей квартирой и не даст в обиду Мефодия, на которого кое-кто из жителей квартала имел гастрономические виды. Кошек в Бирме едят не от голода: они тут считаются деликатесом.

Я передал миссис Рузи ключи от квартиры, а Инка рассказала все, что нужно, о привычках Мефодия.

— Сэйя, — сказала мне миссис Рузи, доставая из складок своего темно-фиолетового сари пластмассовую черную баночку. — Сэйя, в Тенассериме много змей… — Она очень выразительно выговорила «Э лот он снэйкс», и Володя крякнул и заерзал в кресле. — Если, не дай бог, случится что-нибудь, вот этот балм… это очень надежный балм, носите его всегда с собой, даже в море, он не боится воды… Надо сразу же смазать укушенное место, только не самую ранку, а вокруг…

Я нарочно сказал «самое», чтобы передать хоть отчасти изысканность ее речи. Даже Володя, слушая миссис Рузи, умилялся: «Ну, совершенно викторианский язык!»

— Это место немного похолодеет, — продолжала миссис Рузи, — и человек заснет на день или на два, не следует опасаться, пусть только он не находится на солнцепеке.

— Кто как, а я уже похолодел, — пробормотал Володя.

Он встал, подошел ко мне, взял у меня из рук баночку, решительно открыл ее, понюхал и начал было обсуждать с миссис Рузи какие-то медицинские тонкости. Но старушка не совсем понимала его американизированный «инглиш».

— Есть два типа змеиного яда, — внушал ей Володя. — Один действует на кровь, другой — на нервы…

Однако старушка упорно твердила, что ее балм универсален.

— Оставь в покое женщину, зануда, — сердита сказала Инка по-русски. — Ты сам на нервы действуешь, лучше тогда сиди дома.

Эта отповедь подействовала на Володю благотворно. Он сразу притих и, сев на корточки, принялся неумело заигрывать с Мефодием, которого это удивило. Володя не раз внушал нам, что вместе с Мефодием в наш дом вошла зараза. По-видимому, приятель наш готовил себя к снятию биологической блокады.

Мы поблагодарили миссис Рузи за рекомендации, попрощались с ней, взяли свои баулы и вступили, как выразился Володя, «на каменистый путь приключений».

Советник оказался настолько любезен, что прислал Володю на «Волге» и тем избавил нас от хлопот с такси. Шофер аппарата Мья Тве, смышленый миловидный паренек, довольно бегло говоривший по-русски и охотно откликавшийся на имя Матвей, был в совершенном восторге от нашего плана провести неделю в Тенассериме.

— Там очень хорошо, сэйя, очень! — говорил он, выводя машину на широкую улицу Пром, ведущую к аэропорту. — Такой большой пляж, такое теплое море!

— Даже сейчас, в декабре?

— Даже сейчас! Можно плыть много-много!

— А акулы там есть? — сурово спросил Володя. — Акулы, шаркс!

— О, акулы! — широко улыбаясь, Мья Тве с удовольствием повторил новое для него слово и для выразительности щелкнул зубами. — Конечно, есть, мастер! Много-много, стоят мало-мало! Очень вкусный!

— Я тоже вкусный, — буркнул Володя, и Мья Тве, оценив шутку, радостно захохотал.

Погода стояла великолепная. Впрочем, здесь, в Рангуне, эта фраза вряд ли имеет смысл. Погода стояла точно такая, какая стояла всегда, за исключением сезона дождей и апрельской жары, о которой мы с Инкой знали только понаслышке: в апреле — мае у нас отпуск.

Ярко-синее, без единого облачка небо было все в кружевах листьев и пальмовых крон, кабина наполнена теплым солнечным ветром. Мимо проносились большие и малые, беленые и золоченые пагоды, черные особняки с белыми наличниками и карнизами между водопадами усыпанной цветами густой зеленой листвы.

— А большие там акулы? — спросил через некоторое время Володя.

— О, большие, мастер! — весело отвечал Мья Тве. — Как автобус!

Володя покосился на двигавшийся рядом с нами автобус и не стал больше расспрашивать. Он нервничал, для него это был первый выезд в глубинку. Мы же с Инкой чувствовали себя бывалыми путешественниками: во время каникул успели съездить и в Мандалай и в Паган, не говоря уже о Перу и о Сириаме, до которых от Рангуна рукой подать.

Заслуга, впрочем, в этом была не наша: по контракту мы, советские преподаватели-русисты, считались бирманскими служащими, и для выезда из Рангуна нам не требовалось разрешения высоких инстанций, достаточно было оформить через ректора У Эй Чу подорожную, которая гарантировала транспортные и гостиничные услуги, за наш с Инкой, естественно, счет.

Все это не означает, что мы с Инкой только и делали, что разъезжали по стране и веселились. Между прочим, у нас у обоих было по двадцать четыре учебных часа в неделю, утром и вечером, нагрузка внушительная даже для Союза, а мы как-никак находились в тропиках. Особенно тяжело работалось в сезон муссонных дождей: влажность, духота, непрерывный, в течение нескольких месяцев, тяжелый плеск дождя, от которого шумело в голове и закладывало уши. Бывали дни, когда мы приезжали с утренних занятий и час-полтора сидели в холле без движения, понуро глядя в пол и не имея сил даже заняться обедом, а впереди еще были вечерние уроки.