Звезда Сириама - [3]

Шел третий, последний год нашего с Инкой контракта. Сказать по правде, тяжелый год: мы почти перестали замечать, как буйно цветут на улицах Рангуна деревья, как сияет в синем небе гигантская золотая ступа пагоды Шведагон. В спальне у нас на стене висел разграфленный лист полуватмана, на котором мы каждый вечер заштриховывали клеточку еще одного дня… Три года без зимы многовато. И все же когда мы узнали о возможности съездить в Тенассерим, искушение было слишком велико. Есть названия мест, которые сами по себе уже картина: Антананариву, Монтевидео… И вот — Тенассерим. Мы рассудили с Инкой так: откажемся — потом когда-нибудь пожалеем.

В аэропорту нас уже ждали коллеги-тьюторы русского отделения Ла Тун и Тан Тун. Оба выпускники МГУ, они прекрасно знали русский язык и с нежностью вспоминали о годах, проведенных в Москве. У нас с ними было множество общих московских знакомых: Инка кончала МГУ в тот же год, что и они.

Меня всегда занимало то, что судьба свела на нашем отделении двух людей, настолько непохожих. Ла Тун был деловитый, сметливый и подвижный толстяк (по бирманским понятиям, очень красивый) с заметной склонностью к предпринимательству: вечно у него в свободное от преподавания время имелись какие-то дела с рынками, с запчастями к машинам, с перевозками риса и овощей. В Ла Туне клокотал талант организатора и администратора. Он охотно брался организовывать наши поездки и безупречно вел деловые и финансовые записи. Транспорт, жилье, питание, безопасность в пути — все лежало на нем, ректор не боялся его отпускать, если с нами был Ла Тун. Вот и сегодня, несмотря на то что подорожная была выписана на мое имя, находилась она в руках у Ла Туна, и мы с Инкой могли ни о чем не волноваться.

Наш Тан Тун был человеком иного свойства. Худощавый, даже щуплый интеллигент в очках, поклонник Моэма и Фицджеральда, заядлый рыбак и бродяга, совершенно безалаберный в деловом плане. Тан Тун лишь однажды взялся за организацию нашего выезда, и все пошло кувырком: мы опаздывали на все поезда и самолеты, в гостиницах никто нас не ждал, питались мы кое-как, всухомятку. Но вместе с тем это была одна из самых интересных для нас поездок, и мы с Инкой любим о ней вспоминать. Тан Тун презирал туристские шаблоны и показывал нам совсем не то, чего мы ожидали, вдобавок он то и дело менял свои намерения, повинуясь интуиции, а не разуму, а уж копилкой легенд и поверий он был неистощимой.

Вот они стоят на ступеньках аэропорта, оба в черных курточках, в юбках лончжи (только у щеголя Ла Туна юбка нарядная, шелковистая, подороже). Право, приятно на них смотреть: они радостно улыбаются, оживлены в предвкушении поездки… Если бы Ла Тун знал, какие потрясения ему доведется пережить в этом самом Тенассериме, он бы тут же разорвал нашу подорожную на мелкие клочки.

Рядом с Ла Туном — его невеста, красавица Ле Ле Вин, мы зовем ее Олей.

— С нами едете, Оля? — спросила ее Инка.

Ле Ле Вин понимает по-русски, но не говорит: скорее всего стесняется. Улыбнувшись, она покачала головой и полушепотом произнесла:

— Нет Не могу.

— Когда девушка так качает головой, — заметил Тан Тун, — она хочет показать, как звенят ее новые серьги.

Ле Ле Вин дернула Ла Туна за рукав и шепотом потребовала по-бирмански: «Переведи, что он сказал».

В этот раз с нами едет только один студент русского отделения, это Тин Маун Эй, он любит, когда его зовут Тимофей. Тимофей по профессии врач, фигура в нашей поездке небесполезная, вдобавок он уроженец Тенассерима, почему Ла Тун и берет его с собой. В апреле будущего года Тимофей оканчивает русское отделение, у него редчайшие языковые способности, он совершенно не боится осваивать новые языковые пласты и, общаясь с нами, учится непрерывно. Русский язык ему как раз нужен по роду работы: у Тимофея множество советских медицинских книг.

А чуть поодаль, сдержанно улыбаясь, стоит герр Хаген Боост, шеф немецкого отделения, профессор из ФРГ. Невысокий, но жилистый, профессор Боост рано начал лысеть, и жиденькая челочка на его высоком лбу странным образом сочетается с мощной густой бородой, отчего лицо герра Бооста кажется перевернутым. Боост великолепно, хотя и несколько многословно говорит по-английски. Впрочем, лексика его чересчур для меня изобильна, в рассуждениях Бооста я понимаю меньше половины, чего сам Боост, похоже, не замечает. По обыкновению, герр Боост в щегольском и расхристанном молодежном наряде: марлевая богато вышитая рубаха с расстегнутыми манжетами и воротом, открывающим буйно волосатую грудь, ослепительно белые брюки, пестрые кроссовки.

Коллега Боост — бесшабашный и ко всему (в том числе и к себе) иронически относящийся человек, со мной он часто беседует о безработице, которая в отличие от меня ждет его в Дюссельдорфе. С нами Боост едет по праву первооткрывателя: именно он вычитал где-то о пустующих бунгало, которые англичане построили в свое время на Тенассеримском взморье, в местечке Маумаган, даже Тимофей про эти бунгало не слышал.

Вместе с Боостом держится его верный спутник в странствиях, бывший тьютор немецкого отделения Зо Мьин. В прошлом году Зо Мьин ушел с преподавательской работы и открыл ювелирное дело в рангунском районе Окалапа. Элегантный, если не грациозный молодой человек, владеющий по меньшей мере тремя европейскими языками, включая, разумеется, и немецкий, Зо Мьин красуется в пиджачной паре «тропикаль» и в поляроидных очках, стоимость которых равняется трехмесячной тьюторской зарплате. Видимо, дела у начинающего ювелира сразу пошли в гору. Собственно, Зо Мьин потерял право ездить с нами по вузовской подорожной, но, узнав о том, что его профессор собирается в Тенассерим, он добился в департаменте специального разрешения. Вообще частные поездки по стране здесь сопряжены с определенными бумажными хлопотами, и без нашей подорожной Зо Мьину вряд ли удалось бы пробить себе рождественский выезд в Тенассерим.