Звезда победы - [16]

Немчинов помолчал, оглядывая членов парткома. Всем им тяжело за плохую работу завода, но директору тяжелее во много раз. Ведь вот какие разговоры приходится ему вести.

— Болтуны мы? — спросил Немчинов. — Не хочется этому верить. О Фомичеве тут говорили. Директора, видимо, из соображений гуманности не трогали. Болел, дескать, не виноват. Так у нас с вами, товарищи, не пойдет. Что же это такое? Если завод работает хорошо — это заслуга цехов; плохо — дирекция виновата? Нехорошо. Вот завтра я пойду по цехам, посмотрю, как вы работаете. А кое о чем и вообще молчали. Знают коммунисты, что медь наша стоит дорого? Знают! Производительность от плана отстает? Тоже знают. В чем же дело? Почему не считаете государственные деньги? Только я обязан их считать? Один Фомичев отвечает за качественные показатели?

Он повернулся к парторгу и сказал:

— Я понимаю, товарищ Данько, членов парткома тревожит положение на заводе. Это хорошо. Придется всем очень много работать. Все должны проникнуться тревогой и беспокойством за честь завода. Но членам парткома надо глубже заняться цеховыми делами, энергичнее помогать нам навести порядок на всех участках. Вот какие перед нами задачи.

Он тяжело опустился в кресло и опять закрыл глаза. Затянулось заседание. Надо бы уже быть дома, отдохнуть.

Поднялся Данько. Провел рукой по голове, приглаживая волосы, и молча оглядел всех, особенно пристальным взглядом задержался на Фомичеве, и главный инженер опустил глаза. Парторг взял в руки карандаш, повертел его в пальцах и отложил подальше от блокнота.

— Недавно мы приняли в партию кадрового пожилого рабочего, — тихо, словно беседуя с собой, сказал он. — Накануне приема я беседовал с ним, спросил: почему он, пожилой рабочий, решил вступить в партию? Ответ его замечательный. «Трофим Романович, сказал он мне, я уже давно работаю на заводе рядом с коммунистами. Посмотреть на нас — ничем не отличаемся, спецовки, у нас одинаковые, дело у нас одно и то же, знаем его хорошо. А вот, смотришь, глаз у партийного зорче твоего — дальше и больше видит; руки словно длиннее твоих — до всего скорее доходят; возраст один, а силы у него словно больше. Все это коммунистам партия дает».

Данько помолчал и строго продолжал:

— Завтра вы придете в цехи, и рабочие вас спросят: почему не выполняются обязательства и что они должны делать? Вас спросят, потому что у вас глаза зорче, руки длиннее и силы больше. Что вы им ответите? Я внимательно слушал все выступление и такого четкого ответа не услышал. Давайте-ка, прежде всего, признаемся, что зрение нам в этом случае изменило. Большой мы коллектив коммунистов, столько у нас везде зорких глаз, а вот все просмотрели, что начали мы отступать от своих обязательств.

И чем дальше он говорил, тем все более суровым становился его голос, все более темнели его глаза. Теперь уже не один Фомичев сидел, стараясь не встречаться с тревожным блеском глаз парторга.

— Обязательство не выполнили, — с упреком сказал он. — Кто виноват? Директор? Главный инженер? Они отвечают за завод перед партийной организацией, перед государством. А мы? Виновны не меньше, а может быть, и больше Немчинова и Фомичева. Вот давайте проверим, как каждый коммунист выполнил свои обязательства. Всем будет стыдно. Плохо, очень плохо, товарищи члены парткома. Теперь для нас повышенные обязательства — единственный план. Слышали Немчинова? Это наш план в послевоенной сталинской пятилетке. Я вам скажу, что произошло на заводе. Этой болезни есть название: самоуспокоенность! Да, да! Не кивай головой, Кубарев! Я еще скажу о тебе. Почили на лаврах. План выполнялся, знамя министерства у себя держали. Вот и успокоились. Нас радуют успехи всей промышленности, досрочно выполняющей план. А наше в этом участие?

Данько развел руками.

— Вот так и получается… Владимир Иванович много говорил. Перечислил целый ряд важных технических проблем. А людей забыли, товарищ Фомичев? Вот наша главная беда. После войны мы еще не сразу нашли новые формы работы с людьми. Виноват в этом партком, директор, главный инженер. Упустили организационные вопросы. В войну у нас были фронтовые, гвардейские бригады. Теперь их нет. А какие у нас появились новые формы социалистического соревнования? Чем наши стахановцы отличаются от тех, что были у нас до войны, в войну? Где наш зоркий партийный глаз к новым формам работы? А они есть. Следите внимательно за всем новым, что появляется на других заводах. Читали в газетах о лицевых счетах в фонд пятилетки? Введем такие и у нас. Пусть каждый рабочий знает, сколько он лично сделал для досрочного выполнения пятилетнего плана. Вот и будет у каждого перспектива в работе. Социалистическое соревнование поднимается на новую высоту. Прислушивайтесь к голосам рабочих, подхватывайте все новое, что идет на пользу завода. Это ваша, товарищи коммунисты, обязанность. Большое дело в стране решается. Мы ведем борьбу за коммунизм.

Голос его посуровел.

— Кое-кто сейчас в панику ударился, — посмотрел осуждающе на Кубарева. — Признак паники, Иван Анисимович, — неверие в командиров, сомнение в них. Такие сомнения здесь были. Паника — дело вредное. Надо поднимать весь советский народ, зажечь его верой в победу. Вы, Иван Анисимович, напрасно не рассказали, почему так плохо работают печи, почему не привели в порядок второго ватержакета. Да и начальник вашего цеха про обязательство не вспоминает. А вы — парторг цеха.