Звезда победы - [11]

— Разве я говорю, что тебе легко будет? Но нужно. Сам потом будешь жалеть, что время упустил. Ну, куда ты без знаний пойдешь? Или так и думаешь фурмовщиком оставаться?

— Зачем же, — Катериночкин опять застенчиво улыбнулся, влюбленно посмотрев на своего инженера.

— А для этого учиться надо, — твердо сказал Гребнев.

Катериночкин ушел.

Фомичев считал Гребнева лучшим начальником цеха и самым способным инженером. Цех он вел отлично, неутомимо возился с цеховыми изобретателями и рационализаторами, сам проводил исследовательские работы. Две его статьи были напечатаны в техническом журнале, и Фомичев прочитал их с интересом. Гребнев любил работать. Зимой он успевал в цехе работать и лекции читать в вечернем техникуме. Фомичев слышал отзывы студентов — его лекции были самыми интересными.

В последнее время Гребнев занимался вопросом сокращения варки меди в конверторах. Он побывал на нескольких медеплавильных заводах, знакомился с работой других конверторных цехов, заезжал в исследовательский институт.

Фомичев зашел узнать, как продвигается у него эта работа.

— Да, — сказал Фомичев, когда Гребнев познакомил его с планом работ, — интересное и большое дело. Путь, мне кажется, выбрали вы правильный.

— Такие работы под силу всем нашим цехам. Убежден в этом, — горячо сказал Гребнев. — Знаете, Владимир Иванович, мы в медеплавильном производстве подошли к очень увлекательному этапу — к борьбе за сотые. Легко сократить потери на целые, труднее на десятые процентов, но уж по-настоящему трудно — сотые.

— Да у нас и с десятыми-то плоховато. Кое у кого поднялись потери.

— Сегодня об этом на парткоме будем говорить, — Гребнев дружелюбно улыбнулся. — Извините за критику. Перестали мы техническими вопросами заниматься. Упущений у вас много, Владимир Иванович.

— Готов все выслушать, Михаил Борисович. Знаю — сегодня мне будет! Настроение у всех сердитое.

— Кстати, Сазонова видели?

— Приехал?

— Вернулся… Загорел, располнел, благодушный. Что у них со вторым ватержакетом?

— А! — Фомичев досадливо махнул рукой. — Закозлили печь и поправить не могут. Сазонову я этого не прощу.

Они вместе вышли в цех.

— Чем это вы вчера мою Марину так подкупили? — вдруг спросил Гребнев. — Что-то она о вас начинает положительнее отзываться.

— Марину Николаевну? — спросил Фомичев, отвернувшись. — Не подкупал. У нас ведь с ней отношения сложные и вряд ли поправимые.

Гребнев на это ничего не сказал.

Главный инженер прошел в ватержакетный цех. Сразу бросалось в глаза, что на второй печи неблагополучно. Она почти не газила, все заслоны были наглухо закрыты, рабочие не подходили к ней. «Как запустили», — опять с тревогой подумал Фомичев.

Он спросил о начальнике цеха, но Сазонов еще не появлялся на заводе; цеховые работники его не видели.

«Да, Гребнев прав, — думал Фомичев, направляясь в отражательный цех. — Трудна борьба с потерями сотых, но увлекательна. А ведь завод вплотную подходит к ней. Сейчас возросли потери, но в этом повинны мы сами, их можно быстро устранить. Сложнее, во много раз сложнее вести дальнейшее сокращение потерь. И уж пора об этом думать. Я увлекся общими вопросами — вот моя главная вина. Какие технические вопросы решали мы в эти месяцы, какие технические проблемы решили? Вот Гребнев занят большим делом, сам к нему готовится и весь цех к этому готовит. Потому-то так хорошо и дела у него идут. Остальные начальники цехов? Сазонов, Вишневский? Только «нажимают» на план. Виноваты в этом они, но виноват и он, Фомичев».

«Пересмотреть мощность всего оборудования и повести борьбу с потерями — вот наш путь, — думал дальше Фомичев. — Об этом я должен сегодня сказать на парткоме. — Борьба за сотые! Высший класс производства! Там, где когда-то медь в шлаках уходила сотнями тонн в отвалы, ее надо уловить, ее надо удержать, выловить из породы.

В эту борьбу надо вовлечь всех людей. Огонь творчества должен ярче вспыхнуть на заводе. Ведь как вдохновенно — по истине вдохновенно! — работали люди в войну. И после войны недаром засияла звезда над заводом. Она должна опять вспыхнуть в заводском небе!»

Фомичев поднялся на колошниковую площадку отражательного цеха. Старший мастер Фирсов, рыжеусый, коренастый, следил, как из бункеров в печь засыпают медный концентрат. Мастер очень волновался, переходил от бункера к бункеру, показывая рабочим, какие надо открывать.

Фомичев наблюдал знакомую до мелочей картину, дожидаясь, когда освободится мастер. Вдруг одно обстоятельство задержало внимание главного инженера. Почему Фирсов отступал от режима, засыпал много концентрата в самую холодную часть печи? Может быть, мастер так строго, не доверяя засыпщику, следил за загрузкой материала из опасения, что он напутает? Но зачем все же он нарушает режим?

В длинной отражательной печи материалы засыпаются на боковые откосы. Тепло от нефтяного пламени отражается сводом, боковыми стенками и поверхностью расплавленного материала. Особенно высокая температура держится примерно до половины печи от передней стенки. Здесь и идет самый активный процесс плавления концентрата. Фомичев вспомнил разговоры о шлаке на «оперативке». Он начинал о чем-то догадываться. «Вот почему у него, видимо, шлака так много», — подумал Фомичев.