Звезда мореплавателя - [40]
Первым покачнулся Энрике. Стрела наискось вспорола кожу лба, кровь залила глаза, он ослеп и не мог отражать ударов.
— Энрике, в шлюпку! — велел командор.
Мы продолжали отступать, сдерживая островитян, погружаясь все глубже и глубже в воду. Когда она дошла до колен, стало трудно делать повороты и выпады. Туземцам же, наоборот, вода была на руку: они подбирали плавающие поверху копья, колья, стрелы и вновь пускали их в ход. В результате они имели как бы неограниченный запас оружия и на расстоянии поражали нас. Но треугольник держался крепко. В центре его орудовал копьем Магеллан, по сторонам мелькали наши мечи. Родригес пел в такт ударам какую-то дикую песню, и бас его порой покрывал возгласы туземцев.
Сколько длилась эта битва четырех с сотнями, я не могу сказать точно. Перед нами, как в кошмаре, проносились, менялись, исчезали оскаленные, разъяренные лица островитян. Копья, стрелы столь густо носились в воздухе, что, казалось, множество нитей накрепко связывают нападающих и обороняющихся. Каждый из нас был уже легко ранен, копья дважды сбивали шлем с головы командора. А на шлюпках десятки аркебузов ждали, пока мы приблизимся на расстояние выстрела, чтобы разметать островитян!
Как приходит непоправимое? Кто ведает о замыслах провидения? «Смерть твоя рядом с тобой, человек», — писали древние. Краем глаза я заметил, что от шлюпок бегут к нам, не усидев, вопреки приказу, люди на помощь, когда жалобно вскрикнул Фернандо. Две стрелы и копье вонзились ему в лицо. Руки его разжались, и он боком упал в воду. Родригес, рыча, бросился к нему, приподнял. Наш треугольник распался. Четырех или пяти секунд, потерянных Родригесом, было достаточно, чтобы туземцы прорвались к нам вплотную.
Массы островитян оказались между нами и отбросили друг от друга.
— Прощай, командор! — долетел стонущий возглас Родригеса.
— Спасайся, Викорати, — громко просил Магеллан. — Я еще задержу их!
— Нет, Магеллан, — кричал я, — Викорати не покинет тебя!
Я рубился так, словно силы мои были неистощимы. Стрела впилась в ногу, копье разворотило щеку и рот, Но боли не ощущалось от возбуждения. В правой руке у меня был меч, в левой кинжал. Я колол и рубил, забыв, что передо мною люди и что я убиваю людей. Мне было все равно, стена их тел отделяла меня от самого дорогого человека, и я надеялся спасти командора или умереть рядом с ним.
Он еще боролся, Магеллан, хотя яд оказывал свое действие. Его движения стали неточными. Молодой туземец метнул копье в лицо командору. Тот уклонился и пронзил грудь туземца своим копьем. Потом Магеллан схватился за меч, но дротик раздробил его ладонь, и меч застрял в ножнах. Он стоял, залитый кровью, пошатываясь, израненный и обезоруженный, одним своим видом удерживая островитян. Наконец сбоку вывернулся широкоплечий туземец и рубанул его по ноге большим тесаком, похожим на турецкий палаш.
Командор упал лицом вниз. Лес копий и тесаков вырос над ним. Магеллан успел бросить последний взгляд назад, на корабли, на матросов, спешивших — увы, уже поздно! — на помощь. Смертоносный лес опустился. И он умер, наше зерцало, наш свет, наша отрада, наш истинный вождь!
«Вы будете как сад без воды…»
Мне остается досказать эту горькую повесть.
Смерть Магеллана потрясла всех. В голове людей не укладывалось, что этот человек, поборовший столько препятствий, выживший среди огней сражений, покоривший, казалось, саму судьбу, пал в незначительном столкновении.
— Удача покинула армаду, — твердили матросы. — Что теперь будет с нами?
Когда я пришел в себя на палубе «Тринидада», я увидел рядом Барбозу.
— Как мы могли потерять его, Антонио! — восклицал он. — Это я виноват, я должен был отговорить командора и не сумел!
— Нет, виноват я. Если бы мне удалось пробиться к нему, мы продержались бы до прихода помощи.
— Ты боролся дольше Родригеса. Нет, Антонио, предатели бросили своего командора.
— У них был приказ отступать, Дуарте.
— Какой там приказ, когда речь идет о спасении командира! И этот жирный боров, раджа, сидел, как на корриде, пальцем не шевельнул! Скотина малаец!
Барбоза вдруг увидел малайца Энрике, неподвижно лежащего лицом к борту.
— А ты чего развалился, ублюдок?! От твоей царапины не умирают! Вставай, раб! Или ты думаешь, что теперь стал свободным? Как бы не так! Я уж постараюсь вернуть тебя жене Магеллана, сестре моей!
Горе извратило и ожесточило людей. Барбоза, Барбоза, ведь ты же знал, что Магеллан завещал свободу для Энрике после своей смерти! К чему же ты несправедливостью увеличил число врагов наших?
Мысли, дела и слова наши, потеряв руководство и единство, катились хаотическим комом. Мы не осознавали до конца глубину потери и попытались по привычке поступить так, будто Магеллан с нами. Вместо него командиром выбрали Дуарте Барбозу. Но каркас воли, твердости и доверия, сплотивший армаду при Магеллане, рассыпался с его смертью. Он был непререкаемым авторитетом. Каждый знал свое место и честно тянул общую упряжку. Теперь сбруя смешалась, упряжка сбилась в кучу. Иной искал меньшее тягло, иной сводил счеты с недругом, а кое-кто мечтал занять освободившееся место вождя и, закончив почти сделанное дело, присвоить себе славу и награды за него.
