Звезда мореплавателя - [39]

И если это удастся, какие дали откроются перед нами! Я оставлю Серрано корабль и матросов-добровольцев: он подготовит условия для нашего вторичного пришествия. Во второе плавание я потребую и получу, без сомнения, от короля титул адмирала вновь открытых земель и вице-короля. Мы придем к Молуккам уже известной мне дорогой на десятках судов. Запад и восток, юг и север растворят двери перед нашими эскадрами. Я кликну клич по гаваням Португалии и Испании, опытные мореходы придут ко мне. И мы покорим эту планету, Мировой океан!

Казалось, дух истории вещает устами командора. С пламенным благоговением внимал я ему. Мне не приходилось ранее задумываться над истинами столь серьезными, но дерзкая мечта командора сразу же покорила меня. То, что мне представлялось величественной тайной, — знание пролива, было, оказывается, несущественной деталью в плане командора. Само достижение Молукк для него являлось только началом похода, грандиозного всемирного похода! Он взирал на мир с высоты таких помыслов, что мне было неловко вспоминать свои мелкие догадки.

— Командор, — говорил я, — располагайте мною! Есть цели, ради которых даже отданная жизнь — награда для человека. Но я предвижу бесчисленное множество препятствий…

— Конечно, Викорати, конечно! Ни одно крупное начинание не обходится без препятствий, и чем оно крупней, тем их больше. Но я верю, что человек по натуре склонен к доблестному риску, к героическому товариществу. Взгляни на команду армады: ты видишь, в какой монолит превратилась эта недавно сумбурная толпа? Я не тронул даже шпионов короля Мануэла, мне поименно известных, ибо уверен, что они примут сторону истины, а каждый человек нам дорог. Жаль, что Фалейро не ушел с нами. Какой-то дурацкий гороскоп предсказал ему смерть в походе. Ничего, я заберу его во второе плавание… Но как радует меня армада! Люди тверды, несмотря на все перенесенные бедствия.

Так говорил командор. Уверенность, страсть, дерзкая отвага читались в его глазах, ибо ни он, ни я и никто из нас не ведали, что провидение распорядилось по-своему и смерть уже дышит в лицо Магеллану.

…Раздалось пение петухов с баланг: малайцы берут их с собой в море на счастье — такая здесь примета. Рассвело. Берег выглядел пустым, но в лесу замечалось движение.

— Вперед! — негромко скомандовал командор.

Шлюпки двинулись к берегу. На расстоянии двух выстрелов из лука Магеллан велел остановиться. Дальше тянулось мелководье и не стоило рисковать шлюпками. Сорок девять воинов — пятидесятым командор — спрыгнули в воду. Она доходила до бедер. Не торопясь, предохраняя аркебузы от сырости, мы ступали по воде. Ветер дул нам в лицо.

Командир поделил людей на два отряда. Я, Фернандо, Родригес, Энрике остались с ним. Серрано возглавил второй отряд. Мы вышли из воды, и, едва вступили на кромку земли, как из леса показались островитяне. Их было несколько тысяч.

— Приготовиться! — скомандовал Магеллан. — Огонь!

И тут произошла случайность из тех, что невозможно предусмотреть заранее. Одновременно с нашим выстрелом туземцы издали свой боевой клич, и пронесся сильный порыв ветра. Вопль тысяч глоток заглушил залп, тем более что ветер дул от них к нам и мгновенно рассеял пороховой дым. Туземцы не услышали залпа, того самого залпа в воздух, который должен был решить бой. Тремя отрядами ринулись они с флангов и во фронт на нашу редкую цепь.

Матросы открыли беспорядочную пальбу. Магеллан кричал: «Прекратить стрельбу! Прекратить стрельбу!» — в шуме боя тонул его голос.

Тысячи копий, стрел, камней обрушились на испанцев. Будь мы в полном панцире, туземцы не могли бы нас ранить или убить. Но шлемы без забрала открывали лицо, и не хватало поножей от паха до пят. Нападающие целились именно в ноги.

Простая арифметика определяла теперь соотношение сил: на любого из нас приходилось теперь не менее пятидесяти нападающих, которые приблизились к нам почти вплотную. Люди не имели возможности перезарядить аркебузы, ибо копья и мечи заняли их руки. Шел ближний бой равным оружием при чудовищном численном превосходстве противника.

Я дрался рядом с командором, прикрывая его слева; справа рокотал голос Родригеса и свистел его разящий меч. Впереди Магеллана, обороняя ему ноги, дрались Фернандо и Энрике. Короткая стрела впилась в ногу Магеллана, и рана сразу посинела.

— Командор, стрела отравлена! — крикнул я, не особенно, впрочем, обеспокоенный, ибо здешние яды не смертельны, они временно парализуют мускулы.

Он мельком взглянул на рану и приказал:

— Передать матросам: отходить к шлюпкам! Отход прикрываю я!

— Командор! — загремел Родригес. — Отходи и ты! Без тебя прикроем!

— Молчать! — ответил Магеллан. — Я привел, я и выведу!

Только кисть Леонардо да Винчи сумела бы запечатлеть эту картину. По воде, медленно отступая, движется горстка испанцев. Толпа голых, желтокожих островитян, как в водовороте, крутится вокруг отступающих. Вдали шлюпки, на шлюпках возбужденно размахивают руками. Уныло бредут с аркебузами матросы, исполняя приказ об отходе. Они часто оглядываются назад, где, приковав врага, сражается в окружении четырех друзей их командир, у которого чувство воинской чести возобладало над всеми остальными. Совсем вдалеке видны каравеллы.