Звезда и тень - [10]

Преданный Вам Херрингмор».

Леда смяла письмо в руках и разорвала. Она не сможет вынести это оскорбление. «Восхищаюсь Вами издали» — о, какая непристойность! Она даже не знала, кто такой Херрингмор, и знать не желала, не стремилась быть ему представленной. Обыденная, презренная вульгарность всего этого — «быть под наблюдением издали» — как будто она была распущенной служанкой!

Да, ей следовало бы стать машинисткой. Но все леди с Южной улицы были против, поскольку эта современная и энергичная профессия считалась неподходящей для благородной семьи. Но машинисток не заставляют подвергаться подобным унижениям, конечно! Какое оскорбление!

Леда простучала каблучками вниз по лестнице, выбросив клочки письма в открытое окно на площадке. В ванной комнате выдернула кокарду из волос и чуть не вывернула руки, спеша расстегнуть пуговицы и избавиться от ненавистного платья.

В своей собственной блузке и юбке она решительно возвратилась в салон, чтобы предстать перед ликом мадам Айзаксон-Элизы, этой лживой женщины сомнительного поведения, и сжечь за собой все мосты, хоть до небес.

От Риджент Стрит до Бермондси было довольно далеко, Леда обычно ехала на омнибусе или метро, когда у нее были деньги. Если бы она набралась смелости пройти дальше несколько улиц, то там она со страхом обнаружила бы огромную густозаселенную трущобу. Но девушка считала, что ей повезло найти комнату всего за два фунта в месяц, что считалось недорого. Она была слишком бедна, чтобы оплатить квартиру, которую вначале сняла в Кенсингтоне. Потребовалось время, чтобы уяснить себе свое новое трудное положение.

Теперь же чердачная комната в квартале старых домов, обрамляющих маленький речной канал, с их кривыми навесами и поломанными ставнями, принадлежала ей одной, по крайней мере, до конца месяца, как было оплачено. Хозяйка осталась довольна и сразу же починила окна и замки, но Леда понимала, что утратит это доверие и расположение, если женщина узнает, что у нее нет больше работы.

Конечно, так долго продолжаться не может. Леде придется навестить знакомых дам на Южной улице. Если бы они дали ей рекомендацию, в которой отказала мадам Элиза, то Леда начала бы работать машинисткой, как хотела когда-то.

Девушка решила ходить пешком до тех пор, пока не определит точно свои финансовые возможности, вынув вечером из жестяной коробки счетную книжку. Не желая вернуться слишком рано, чтобы не вызвать подозрений в душе хозяйки, Леда заглянула в чайную для дам, выпила чай, съела сэндвич с огурцом. Потом взяла еще сдобную булочку, растягивая время и удовольствие как можно дольше, на все три пенса. Сегодня у нее не было уже плетеной корзины для платья, так что пришлось положить несъеденную булочку в сумку. Девушка пошла вдоль набережной и влилась в поток пешеходов, покрытых коврами фургонов и кэбов на Лондонском мосту, двигающихся в зловонные индустриальные районы к югу от реки.

Здесь она предпочла идти быстрее, но с трудом проталкивалась сквозь толпу и фургоны разносчиков. Было неловко идти никем не сопровождаемой, ей не хотелось, чтобы ее принимали за некую сомнительную леди. Но мисс Миртл говорила, что манеры и внешний вид женщины говорят сами за себя, поэтому Леда высоко подняла подбородок и старалась сохранять походку, полную достоинства, не замечая, чаще всего, скрюченные фигуры, стоящие возле затемненных дверей или у кофейных прилавков.

Первая волна запахов у моста была приятной и любопытной: фиалковый корень, чай, розовое и сосновое масло из Хейз Ворф, смешанные запахи огромного необъятного мира исходили из лондонских товарных складов. Старик с отрешенным выражением лица сидел, нахохлившись, у фонаря. Возле него лежал тощий щенок, часто дыша, оглядывая с жадной живостью проходящий поток ботинок и брюк. Леда тоже прошла мимо, через два ярда она внезапно обернулась, шаря в своей сумке. Вернулась назад и вложила булочку в руку старика, снова пошла вперед, в то время как он что-то бормотал ей вслед. Она услышала, как жалобно заскулил щенок.

Прошел грохочущий поезд в сторону станции «Лондонский мост» с тем же шумом, что будил ее каждое утро в пять с такой же точностью, как будильник. Здесь уже все было пропитано запахом уксуса. Леда предположила, что в индустриальном районе воздух может быть еще хуже. Время от времени дуновение западного ветра напоминало о близости кожевенного завода, легкий тошнотворный запах хлороформа стоял возле больницы. Маленькие оборвыши что-то беззлобно кричали ей, когда она проходила мимо, но она их не замечала, и они отставали, глазея по сторонам и почесывая ноги босыми пальцами.

На ее же улице за детьми присматривали лучше. Одна довольно состоятельная чета, что жила в соседнем доме, занималась сиротами и временами брала к себе детей из работного дома. Содержали их необычайно опрятными, милыми и послушными, никогда не разрешали им играть в грязи на улице, пытались найти для них поручителей и получше пристроить. Один красивый маленький мальчик был взят добропорядочным джентльменом и усыновлен в прошлом месяце, совсем как Оливер Твист в романе Диккенса.

Еще до того, как это произошло, Леда вообразила, что это был такой же дом, как в романе, где детей делали карманными воришками. Она даже думала рассказать о своих подозрениях в полиции, но опасалась, что ее осмеют. Или, хуже того, квартирная хозяйка не оценит ее гражданский порыв. Мисс Миртл была далека от этого, конечно, но Леда уже поняла: то, что было принципиальным и очевидным для Южной улицы, не всегда подходило для Круцификс Лейн или для Оатмил Ярд, или Мейз.